Менжинский
Шрифт:
Из колонны раздался чей-то насмешливый голос:
— Поезжай сам домой да почитай царский манифест.
Рогович вновь повторил свою просьбу, на сей раз прозвучавшую как приказ. К нему подошли студенты Данилов и Рихтер и стали доказывать, что манифест 17 октября гарантирует свободу собраний.
— Вот я сейчас прикажу арестовать вас, тогда узнаете свободу собраний, — раздраженно ответил Рогович.
— Вы не имеете на это права, теперь личность неприкосновенна, — отпарировал Данилов.
Взбешенный Рогович крикнул:
— Взять их!
Черносотенцы, чувствуя поддержку губернатора и казаков с полицией, набросились на
После 17 октября бастовали все фабрики Ярославля: Большая Ярославская мануфактура Корзинкиных, на которой работало 14 тысяч рабочих, фабрики Дунаева и Вахрамеева, Смоляковская белильная мануфактура, железнодорожники.
Черносотенцы, подстрекаемые губернатором, вновь начали угрожать, что разгромят и редакцию и типографию «Северного края». Тогда Менжинский выступил с решительным заявлением: «Рабочие будут активно защищать редакцию вплоть до устройства баррикад».
25 октября вышел 248-й номер «Северного края». Как и предыдущий, он вышел без предварительной цензуры и был насыщен боевыми большевистскими материалами. В номере было опубликовано изложение речей социал-демократов на митинге в Москве, «выяснивших отношение крайних партий к Манифесту 17 октября». Статья эта, написанная, видимо, Менжинским, так и называлась «Речи социал-демократов». В статье высказывалось недоверие к манифесту, к царской власти, разоблачалось трусливое поведение либеральной буржуазии.
«Один из ораторов, — писала газета, — высказал, что русский народ больше не может верить бюрократам, как бы ни были заманчивы их обещания. Отныне он верит только в свою силу, в свое победное шествие, которое в конечном итоге сметет с лица русской земли самовластие министров и установит разумную власть народа…
Русское освободительное движение показало, что бюрократия, как и наши славные полководцы на полях Маньчжурии, неизменно отступает «в полном пбрядке и с боем». Оставляемые ею позиции нам нужно занять, но не для успокоения, а для дальнейшего наступательного движения. Возвещение свободы собраний, союзов и слова мы должны осуществить фактически, чтобы нанести последний удар существующему режиму и установить на его развалинах демократическое государство».
Ссылаясь на слова московского оратора, газета разоблачала ложь либералов, приписывавших себе лавры победы в борьбе с самодержавием, и подчеркивала, что «все достигнутое в освободительном движении куплено ценою крови, обильно пролитой народом, ценою неимоверных народных страданий».
Получив свежий номер газеты, губернатор Рогович в тот же день, 25 октября, послал в Петербург министру, внутренних дел паническую телеграмму, требуя немедленного закрытия газеты, так как она «открыто провозглашает социалистическую программу и призывает к вооруженному восстанию». Ответ из Петербурга был краток: «Применение закона 28 мая считаю невозможным. Если есть признаки преступления — сообщите прокурору. Управляющий министерством П. Дурново».
Вице-губернатор Кисловский на основании этого указания Дурново 26 октября направил прокурору Ярославского окружного суда номера «Северного края», вышедшие 24 и 25 октября без предварительной
Поздно вечером, когда печатался очередной номер газеты, кадетско-буржуазные пайщики-издатели, не предупредив никого из социал-демократов, устроили тайное заседание, где постановили под предлогом тревожного положения в городе упразднить права редакционного комитета, в котором большевики были в большинстве, и установить в редакции единоличную власть редактора. Той же ночью редактор Михеев явился в типографию, куда, кстати сказать, ранее он почти никогда не заглядывал, и, обращаясь к выпускающему номер Федорченко и вызванному сюда же Менжинскому, заявил:
— Видите ли, собрание пайщиков передало мне все свои полномочия на единоличное ведение газеты… Поэтому ни одна строка в газете не может идти помимо меня.
И тут же попросил отложить статьи Менжинского и Федорченко.
Федорченко и Менжинский с этим предложением не согласились. Тогда Михеев, взяв газетный лист, начал вычеркивать из статей неугодные ему и его хозяевам места. Менжинский и Федорченко, не сказав ни слова редактору, покинули типографию.
Утром следующего дня Менжинский собрал сотруд-пиков-болыпевиков и рассказал им о сложившемся положении. На собрании, учитывая, что право на стороне пайщиков, было решено уйти из состава редакции, «отряхнуть прах от ног своих», как выразился Менжинский. Было также решено составить декларацию о выходе из редакции. Декларация под названием «Письмо в редакцию» была написана Менжинским при участии Федорченко. Это заявление было опубликовано в «Северном крае» 28 октября и позднее под заглавием «Открытое письмо» перепечатано в ленинской газете «Новая жизнь». Вот оно, это письмо.
«Письмо в редакцию господам членам хозяйственной комиссии и сотрудникам «Северного края» В. М. Михееву, В. Н. Эпштейну, В. Н. Ширяеву, П. А. Критскому, П. Я. Морозову и Н, П. Дружинину.
Мы бросаем газету из-за черной сотни.
О! Во время погромов мы не бросили редакции на произвол судьбы, не прятались по чужим квартирам, не ухаживали за вожаками громил, не отстаивали их участие в охране города. Нет! Между нашими товарищами есть раненые, в то время как они защищались с оружием в руках. Мы организовали защиту редакции и вооруженные ждали хулиганов. Они не пришли.
Зато пришли вы, господа хозяева, которые обегали редакцию, как чумное кладбище, пока была опасность, и заявили нам, что в погромах виноваты социал-демократы, с их неумеренными речами на митингах, повинна свобода революционного слова!
Мы не допустили позора, чтобы наряду с полицейскими призывами к успокоению организатора всероссийской бойни — Трепова и местных черносотенцев губернатора Роговича и казакиста Вахрамеева появилось продиктованное трусостью воззвание «Северного края».
Мы хотели обратиться ко всем гражданам и к пролетариату с призывом силой противостоять всяким попыткам контрреволюции. И не только социал-демократы, но всякий, не испуганный с рождения, мог ли он говорить теперь о чем-либо другом, кроме вооруженной борьбы с остатками самодержавия, видя то, что мы видели?