Мера бытия
Шрифт:
Девушка с санитарной сумкой на боку, стоявшая в окружении мужчин, подняла голову и улыбнулась вслед уходящим машинам: зажила дорога, заработала, задышала.
Она снова повернулась к мужчинам и, озабоченно нахмурившись, сказала:
– Что же будем делать? Ума не приложу.
Огромная роль
– Что же будем делать? Ума не приложу, – сказала военфельдшер Лера Гришина, проводив глазами колонну полуторок. Гружённые продовольствием машины шли на Ленинград, и Лера знала, что уже завтра благодаря этому рейсу несколько сотен человек останутся в живых. Она воочию представляла их, ставших тенями, с серыми лицами и тусклыми глазами, как те две девочки, что живут в папиной квартире. В последнюю увольнительную Лера подарила малышкам концентрат каши, выданный в сухом пайке перед отправкой на Ладогу. Её официальное назначение: «Военно-автомобильная дорога номер сто один».
Повернувшись спиной к ветру, Лера посмотрела на виноватые лица трёх санитаров и почувствовала, что на глазах закипают слёзы от собственного бессилия. Отправляясь на Ладогу, она готовилась к бомбёжкам, перевязкам, героическому спасению раненых, работе без сна и отдыха, а на деле оказалась неспособна на малое – поставить шатёр и развернуть работу медпункта. Палатку вместимостью сто человек она с санитарами пыталась установить три раза, но при сильном порыве ветра палатка исправно заваливалась набок, прикрывая груду оборудования брезентовым пологом. Гладкий лёд под ногами отзывался на шаги весёлым звоном, и Лера подумала, что с таким же успехом можно вбивать колышки в кусок стекла или зеркало.
– А может, палатку, того, ящиками придавить? – предложил санитар Круглов – седой как лунь мужчина, на гражданке работавший вахтёром в зоопарке.
Два других бойца-санитара – Илья Осадчий и Гоша Малинин – удручённо молчали. На нестроевую службу призывали не прошедших медкомиссию: Круглов хромал, Осадчий после ранения ослеп на один глаз, а Гоше Малинину едва исполнилось шестнадцать лет и он считался сыном полка.
«Три грации», – самокритично охарактеризовал их троицу искусствовед Осадчий.
– Ящиками мы уже пробовали, – напомнила Лера, наблюдая, как Круглов понурился под её взглядом. – Вскрывайте пока ящики, а я пошла на поклон к дорожникам.
Холодный вязкий воздух комом застревал в горле, вызнобляя тело изнутри. Чтобы согреться, Лера сунула руки в рукава и прибавила шаг, благо дорожники были в зоне видимости. Тяжело ворочая крючьями, они вмораживали в лёд балки, готовя мостик через трещину. Увидев Леру, мужчины явно обрадовались передышке и дружно закурили махорку с терпким запахом сушёных трав.
– Что тебе, сестричка? – спросил самый старший боец, потирая заскорузлые от мороза руки. На его растрескавшиеся пальцы с ободранными ногтями было больно смотреть. Перехватив Лерин взгляд, он усмехнулся: – Ничего, выдюжим. Говори, зачем пришла.
– Палатку не поставить. – Лера чувствовала, что говорит жалобно, как школьница, а не как военфельдшер, в чьём подчинении пусть маленький, но личный состав бойцов.
– Тю-ю, палатку, вот ерунда! – Дорожник улыбнулся, и от этого Лере на душе стало легче. Может, и правда ерунда?
– Ты вот что, дочка, прикажи своим орлам прорубить лунку.
– Во льду?
– Сейчас лёд молодой, не крошится. В дыру поставь мачту и залей её горячей водой. А полы палатки вморозь, тогда ветром не сорвёт. До весны стоять будет.
Конец ознакомительного фрагмента.