Мера бытия
Шрифт:
На следующий день пришло письмо от Ивана. Почта, как ни странно, работала. В дверь постучала девочка-почтальонша в лысой заячьей шубке, утеплённой стёганой рабочей жилеткой:
– Вам письмо. – Окинув Алевтину понимающим взглядом, утвердительно сказала: – Я знаю, вы сами прочитаете. А то старикам мне читать приходится.
– Погоди.
Алевтина метнулась в комнату и сунула девочке в сумку карамельку в зелёной завёртке из матросова гостинца.
– А, спасибо, – не удивилась девочка, деловито хлопнув по сумке ладошкой
Простым карандашом на измятой бумаге из школьной тетрадки муж писал, что жив, здоров, бьёт врага. И снова просил: «Береги дочек».
Когда Сергей загрузился в Кобоне, время шло к полудню. Потемневшее небо закрылось тучами, дальней стороной сползая на кромку льда, запорошенного тонким слоем снега.
Со стороны Ленинграда по льду пробирался гужевой обоз, на фоне белого снега выглядевший тёмной гусеницей.
Шофёр соседней полуторки, весёлый белорус Василь Голубович поднял вверх большой палец:
– Хороша погодка – самолётам не подняться, значит, домчим без приключений.
В знак согласия Сергей поднял над головой сжатый кулак и двинул вперёд по трассе, пристраиваясь в хвост соседней машины.
Перед выездом первой колонны шофёры автобата устроили небольшой митинг, а после него вышел капитан Порчунов, возглавлявший рейс, и строго напомнил:
– Приказываю держать дистанцию сто пятьдесят – двести метров, дверцы кабин открыты, скорость предельно возможная – сорок пять – пятьдесят километров в час. Самовольная остановка на трассе будет караться по законам военного времени.
Нестроение у всех было приподнятое: хлеб везём!
Лед, толщина которого едва достигла двадцати сантиметров, ощутимо прогибался под весом грузовиков. Ребёнком, Сергей подобным образом возил игрушечную машинку по растянутому льняному полотенцу. Только льняная дорога хоть и ходила ходуном, но машинку держала надёжно и трещинами не разбегалась. Тридцать километров пути – это много или мало? Мало, если ехать по шоссе под мирным небом да по хорошей погодке. И очень много, если под полуторкой трещит тонкий лёд, чёрными провалами зияют полыньи, колёса прокручиваются на гладком льду, а сверху сыплются бомбы и стрекочут пулемётные очереди.
В кармане у Сергея лежали две шоколадки, купленные на Большой земле, – одна для мамы, а вторая для Кати.
Глядя на вехи, вмороженные в лёд по сторонам дороги, Сергей вспомнил о последней встрече с Катей. Пару дней назад он заскочил в казарму МПВО по пути в шофёрскую столовую на Невском проспекте. Ремонтируя машину, он устал до одури и мечтал о тарелке супа, пусть хотя бы и жидкого, с редкими крупинками пшена и кусочками мёрзлой картошки.
Шёл крупный, влажный снег. Налипая на деревья, он украсил снежинками ушанку высокой девушки-дневальной, которая зябко переступала с ноги на ногу.
– Здравия желаю, можно вызвать ко мне Ясину? – по-военному спросил Сергей,
– Катя на дежурстве, – сказала девушка, после того как внимательно исследовала его личность. Видимо, уловив разочарование, она смилостивилась и махнула рукой в направлении Троицкого собора: – Ясина с Роговой в том квартале дежурят, если повезёт, то встретитесь.
Когда Сергей дошёл до конца дорожки, девушка окликнула:
– Товарищ шофёр!
Он повернулся.
– Спасибо за хлеб с Большой земли!
Разыскивая Катю, Сергей проехал несколько улиц, притормаживая на каждом перекрёстке, и уже стал давать задний ход, как по ближайшему дому ахнул разрыв снаряда. Нога автоматически нажала на педаль газа. Пробоина в радиаторе пришлась бы явно не к месту. Выкручивая руль, Сергей рванул в безопасную зону на противоположной стороне улицы и вдруг увидел Катю. Согнувшись в три погибели, она подмышки волочила мужчину, который оставлял на снегу извилистый кровавый след.
– Катя!
Пристроившись рядом, Сергей помог отнести раненого в безопасное место, и пока Катя останавливала кровотечение, успел положить ей в сумку маленький кулёчек солёных сухариков.
Не отвлекаясь от дела, она искоса бросила короткий взгляд на Сергея и ласково обратилась к мужчине:
– Потерпите, сейчас мы вас отправим в больницу. Повезло вам, что рядом машина оказалась.
От её слов мужчина застонал и задёргал ногами, словно в предсмертных судорогах. Сергею стало не по себе, что раненый сейчас умрёт, прямо здесь, на Катиных руках, мокрых от крови и снега. Не соображая, чем может помочь, Сергей наклонился и услышал спокойный Катин голос:
– Серёжа, посади его к себе в кабину, больница за углом. Довезёшь?
Исхудавшая, с ввалившимися щеками и в завязанной под подбородком ушанке, она показалась ему прекрасной, как Рафаэлевская мадонна. «Сразу после войны надо будет сводить Катю в Эрмитаж», – мелькнула проходная мысль, тут же растаявшая, как снежинка.
Прикидывая, что пообедать, скорее всего, не успеет, Сергей согласно кивнул:
– Конечно, отвезу, Катя.
Он хотел спросить что-то ещё, но Катя всё равно бы не расслышала, потому что воздух распорола сирена воздушной тревоги.
Воспоминания о Кате оборвал короткий сигнал идущей впереди машины.
Тревога? Промоина?
Сбросив скорость, Сергей выглянул в окно, и его рука тоже надавила на клаксон.
Чтобы стать выше, девушка-регулировщица забралась на сугроб и, подняв красный флажок, весело помахивала им в морозном воздухе. Она была невысока ростом, но такая ладная, симпатичная и совсем юная, словно цветочек, невесть каким образом выросший на ледяных торосах.
Миновав регулировщицу, караван машин прошёл мимо группы людей у штабеля ящиков с оборудованием. Там шла работа по установке медпункта.