Мерцание «Призрака»: Ангелы Смерти
Шрифт:
Громов встал с рабочего кресла и подошёл к бронированному стеклу окна. Его правая рука коснулась ролика управления жалюзи. Металлические шторки разомкнулись и в кабинет проникли лучи солнечного света, один из которых блеснул солнечным зайчиком по сапфировому стеклу циферблата наручных часов. Тишина окутала Михаила Ивановича и не хотела отпускать из своих крепких объятий, словно, заботливая мать, чьего тепла так не хватает.
Он слегка вздохнул, понимая, что силы покидают его. Это был отнюдь не пессимизм или умения на любом белом листе рассмотреть самую малюсенькую чёрную точку. Возраст брал своё, ведь, далёкие тридцать лет остались в прошлом,
Спать не хотелось! Ведь, чтобы уснуть приходилось пить седативные препараты, после которых в голове стоял туман и во рту чувствовался железистый привкус. Отбить его было возможно лишь несколькими порциями односолодового виски, так и не уносившему тяжесть из сердца.
Весна уходила, а с ней уходило и бессмертие, чтобы однажды, после длинных зимних холодов воскреснуть снова вербой на ветках. Михаил Иванович любил весну, а она ему в свою очередь напоминала, что жизнь продолжается, как и удушливый аромат майской черёмухи, способный перебинтовать раны и заставить идти вперёд, туда, где бесконечность крутит колесо фортуны…
В этот мир Громов больше не верил. Предательства, ложь, продажность, власть; всё это было лишь обыденностью. То, что человек видит каждый день не может вызывать в нём уже какие-либо чувства. Благородство – оставалось штучным товаром, как и верность. В школах больше не учили быть человеком, как когда-то в те далёкие годы детства в стране, которой больше не существовало на карте мира.
Михаил Иванович ослабил галстук и вернулся обратно за рабочий стол, расположившись поудобнее в офисном кресле. Он «разбудил» от «сна» ноутбук и ввёл пароль доступа в систему. Перед ним снова оказалось личное дело подполковника Николая Петровича Хабарова заместителя начальника резидентуры в Риме.
Громов не хотел верить, что Хабаров на протяжении многих лет был двойным агентом из раза в раз подчищая за собой свои грязные следы. Пусть он был из непростой семьи. Его отец входил в число номенклатуры ЦК КПСС и детство его прошло в большой квартире на Кутузовском проспекте с прислугой и постоянными поездками в загородный дом на выходные. Смена режима лишила семью Хабаровых многого, но только не связей отца. Дальше был ряд трагических событий, связанный с переделом теневых финансовых потоков и короткое одиночество. После окончания академии будет «турне» по европейским резидентурам, и наконец Рим. Классический психологический портрет разведчика без каких-либо ярко выраженных качеств. Полное отсутствие дисциплинарных делопроизводств и большое количество грамот, а также ведомственные и государственные награды…
«Стоп!» – поймал себя на этом размышлении Михаил Иванович. Где-то я что-то похожее уже много раз читал и слышал. Безупречность – первый шаг к предательству! Двойные агенты с низким уровнем доступа к секретной информации бесполезны. Любое живое на этой земле надо вырастить и искусных предателей тоже!
Сиена.
Говард сидел в небольшом ресторанчике на улице за столиком, наслаждаясь красочным вечером. Чистое небо, лёгкий ветерок и вечерние лучи солнца, падавшие на уличную брусчатку, погружали Льюиса в воспоминания. Нет в жизни ничего прекраснее детства, где есть свои радости, мечты и постоянная жажда узнавать что-то новое. Первые ошибки, первые представления о мире, идеалы, которые прививают тебе родители. Замок из маленьких глиняных кирпичиков и оловянные солдатики, охраняющие его покой, вспоминая прошедшие тяжёлые битвы своего маленького «короля». Первые чувства, первые заблуждения и первое предательство… И отчий дом, где всегда любят и ждут! Всё это навсегда остаётся в человеческом сердце, напоминая нам о том, что счастье в самом простом…
Говард сделал глоток односолодового виски и достал из кармана ветровки смартфон. Он тут же зашёл в «галерею», где хранилось несколько фотографий дорогих его сердцу. Родители, мама, которую ему не суждено было узнать и увидеть, отец, ставший для него непререкаемым авторитетом и примером мужества и чести, любимый пёс, двое верных друзей осознано пожертвовавших собственными жизнями ради лучшего мира и самая большая ошибка его жизни с миловидным личиком и каштановыми длинными волосами, предававшая от начала и до конца…
Льюис допил виски и пододвинул к себе стакан с второй порцией скотча. Уличный шум и голоса людей, проходящие туристы и горожане – это всё, что было нужно Говарду сейчас.
Он сделал глоток виски и поставил стакан на деревянную поверхность столика рядом с пустой тарелкой из-под спагетти карбонара, которые были не просто вкусными, но и приготовленные с любовью к своему делу. Сейчас Льюис не хотел думать о том, что будет завтра. Разумеется, впереди была дорога, как и всю его жизнь. Путь, который проходит человек, где сначала теряет себя, а потом находит. «Ищите и обрящите» – говорилось в священном писании, но там никто не решился написать: как и при каких обстоятельствах!
Говард допил виски и, положив под стакан купюру в сто евро, встал с раскладного стула и неспешной походкой направился к отелю. Он сунул смартфон обратно в карман ветровки и, на мгновение остановившись, поднял голову кверху и направил свой взгляд в чистое вечернее небо…
Глава 7
Цюрих. Квартира Робинсона.
Кайл продолжал стоять на кухне и шинковать овощи для овощного рагу, стуча разделочным ножом по деревянной доске. Таинственную для себя науку-кулинарию он познавал последние полтора года, выполняя время от времени курьерскую работу по перевозке опломбированных «посылок». Синьорину Конте, Робинсон не видел уже достаточно давно, пребывая в двояких чувствах, но кулинария позволяла отстраниться от «тяжких» дум.
Кайл налил оливкового масла в разогретый сотейник и принялся добавлять нашинкованные овощи. Из духового шкафа ощущался аромат запечённого окорока, который напоминал ему о рождественском столе из глубокого детства. Ближе к старости человек больше помнит далёкое прошлое, чем то, что было с ним вчера.
Робинсон взял в руки деревянную лопатку и стал перемешивать овощи. Рядом на варочной панели стоял тёплый мясной бульон, очередь до которого ещё не дошла. Кайл добавил специи в овощи и продолжил перемешивать. Для него до сих пор было чудно наблюдать за самим собой, погружённым в процесс приготовления пищи. Отсюда были и лишние килограммы, которые он пытался сбросить утренними пробежками в парке, где уже знал каждую травинку и каждый камушек, не говоря уже о новых знакомых. Играть роль аналитика-фрилансера ему с каждым новым днём становилось всё скучнее и скучнее, не хватало характерных для него мордобоя, перестрелок и глобальных задач.
Робинсон в очередной раз перемешал деревянной лопаткой овощи и, введя часть мясного бульона, накрыл сотейник стеклянной крышкой. Из «умной» колонки мелодично расплывалась по кухне композиция Эннио Морриконе «Плачь ветра», примиряя Кайла с нынешней действительностью и предательством, оставшемся в прошлом. Робинсон понимал, что генерал Андертон сам по себе мало, чем отличается от пешки на шахматной доске, но испортить жизнь кому-либо может без зазрения совести, если в этом есть хоть какая-то выгода.