Мэри Роуз
Шрифт:
Энтони перевел на него взгляд бронзово-карих глаз.
— Он прикоснулся ко мне, — произнес он. — Замарал руки и не испугался.
Сильвестр удивленно молчал. Только теперь до него дошло, почему Джеральдина сказала, что декан храбр. Ему хотелось обнять Энтони, но он не осмелился, как и всегда. Даже Мортимер Флетчер не прикасался к младшему сыну — со дня смерти Ральфа. Энтони стал неприкасаемым, как прокаженный. Неужели отец Бенедикт стал первым человеком за девять лет, который осмелился прикоснуться к Энтони? И вдруг вперед вышла Фенелла. Она преградила Энтони дорогу, взяла его лицо в руки и какое-то время просто стояла неподвижно, а потом принялась гладить его. Энтони замер лишь на один удар сердца. Затем расслабился и, словно во сне,
Сильвестр отвернулся. Никогда прежде он не чувствовал так явно, что двое людей должны остаться наедине. Во рту пересохло.
Разве он не предложил принять удары вместо Энтони? Разве не стоило бы другу поблагодарить его? Ему не хотелось думать подобным образом, и он ненавидел себя за собственную зависть. И, чтобы не чувствовать себя так, словно весь мир обернулся против него, Сильвестр перевел взгляд на сестру и… испугался.
Джеральдина, холодная Джеральдина, которую ничто в этом мире не могло задеть, смотрела на Энтони и Фенеллу, как на двух неземных существ. Ее губы трепетали, словно она пыталась что-то сказать, но не могла издать ни звука. Она наблюдала, как Фенелла гладит лицо и плечи Энтони, и не могла отвести глаза, как будто ее заколдовали. Впервые в жизни она не могла отстраниться, наморщить носик и, насмешливо улыбнувшись, пойти прочь с гордо поднятой головой. При этом она была прекрасна как никогда. Настолько прекрасна, что Сильвестру стало больно.
В какой-то момент оцепенение спало. Когда Сильвестр снова повернулся к обоим, Энтони взял Фенеллу за тонкое запястье и положил конец ласкам. Ее он тоже не поблагодарил, но посмотрел на девушку с улыбкой в глазах. Не как мальчик, а как мужчина.
— Ну что? — спросил он Сильвестра. — Пойдем к каналу?
— Почему ты не сказал мне, что по-прежнему хочешь построить корабль? — не ответив, спросил у него Сильвестр. От злости голос его звучал, как у обиженной девчонки.
— А ты меня не спрашивал, — ответил Энтони.
Затем он протянул Фенелле руку, еще раз с улыбкой взглянул ей в глаза и спокойно повел ее прочь. За поясом у него торчал изорванный рисунок.
3
Фенелла
Портсмут, май 1522 года
Фенелла бежала, косы развевались по ветру. И только добежав до узкой полоски лиственного леса, она сбавила шаг. Она не хотела, чтобы мужчины услышали, что она пришла.
Она остановилась на опушке и прислонилась к стволу дерева. За опушкой был последний сухой участок лужайки перед болотом, земля, выкорчеванная по поручению города, чтобы мужчины могли упражняться там в стрельбе из длинного лука.
«Все мужчины младше шестидесяти лет, — приказал король, — если они не парализованы, не калеки и не тяжело ранены». Энтони со своей ногой не подпадал под приказ, но он не позволил отстранить себя от занятий. Ни в коем случае.
Закон обязывал каждого мужчину, в доме которого был здоровый сын от семи лет и старше, купить тому лук с двумя древками и стрелы, и Мортимер Флетчер купил своему сыну Ральфу роскошный лук. В какой-то момент после смерти Ральфа Энтони начал пользоваться луком, и никто ему не препятствовал.
Всякий раз, приходя за ним сюда, Фенелла некоторое время стояла среди деревьев на опушке, потому что ей нравилось смотреть на него. Мужчины и мальчики тренировались группами, стреляя по расставленным мишеням. Среди них были отцы, с гордостью и нетерпением обучавшие сыновей, несколько ветеранов, поддерживавших себя в форме, и толпа молодых ребят, которым, судя по всему, нравилось мериться силами. Играть в футбол король запретил, равно как и драки, чтобы ничто не отвлекало от работы с луком. Длинный лук был исконным оружием англичан, и Генрих VIII хотел править страной, наполненной боеспособными лучниками. Лук был тяжелый, высотой в человеческий рост, и, чтобы натянуть его, нужно было обладать немалой силой в плечах. Сильвестр как раз ухватился левой рукой за древко из эбенового дерева, правой натянул тетиву до самого подбородка. Яркий весенний свет запутался у него в волосах, а мышцы рук отчетливо проступали под камзолом. Юноша был полным воплощением мужской красоты, и Фенелла, наблюдая за ним, рассмеялась. У нее должно было быть пятеро братьев, она не должна была жить одна с овдовевшей матерью. Но никто из братьев не выжил. Этот статный светловолосый парень, всадивший стрелу со слишком большой силой почти в самое яблочко, был больше всех похож на брата — другого у нее не будет.
Аплодисменты товарищей были жиденькими. У каждого из них имелся повод завидовать Сильвестру, и им плохо удавалось скрывать свое недовольство. И только Энтони подошел к нему и положил руку на плечо. Они какое-то время постояла рядом, переглянулись. Фенелла любила, когда они были такими. Никто не предполагал, что обожаемый всеми Сильвестр может сомневаться в себе, но именно присутствие Энтони было для него поддержкой и опорой. Сильвестр с благодарностью улыбнулся другу, а затем передал лук. Гибкая оболонь Ральфова лука давно испортилась, и Джеймс Саттон с удовольствием купил бы Энтони новый лук, но Сильвестр уперся:
— Мы делимся всем. Почему бы нам не делиться длинным луком?
«Потому что вы делитесь не всем», — думала Фенелла, но ни она, ни Энтони ни слова не сказали Сильвестру. Совершить кругосветное путешествие или построить корабль для короля не могло быть намного тяжелее, чем обидеть Сильвестра.
Энтони взвалил лук на плечо и зашел за выстриженную в траве линию. На нем был черный камзол. Никто не знал, кто научил его так изысканно одеваться. Он носил обноски священника, как говаривала Сильвестрова тетушка, но носил их, как король свой горностаевый мех. Поставил лук, не поднимая его, выгнул спину и всем весом натянул тетиву, используя силу каждой мышцы, от пальцев ног до макушки. Его движения казались равнодушными и легкими, и, когда тетива устремилась вперед, стало страшно. То, что наконечник стрелы ударился прямо рядом со стрелой Сильвестра, точно в яблочко мишени, давно уже перестало удивлять Фенеллу.
— На сегодня мне хватит, — произнес Энтони, возвращая лук Сильвестру. Слегка крутнулся на здоровой ноге, движением брови давая понять Фенелле, что увидел ее. А затем пошел за своей стрелой.
Ему никто не аплодировал, но никто и не проявлял зависти.
Он не был для них соперником, ни с девушками, ни на войне, о которой они мечтали. Невероятная точность попадания, которой он научился, ничем не поможет ему, калеке, поскольку стрелок из длинного лука должен крепко стоять на земле и быть способным выдерживать бесконечные переходы в тяжелом обмундировании. Энтони знал это. Он тренировался с луком, потому что требовал от себя умений во всем, что могли делать остальные. Но как только остальные исчезали, он прятался под защиту сумерек, чтобы учиться другим вещам, и при этом ему нисколько не мешала увечная нога.
Он учился стрельбе.
Из аркебузы, которую оплатил ему священник.
— Время длинного лука подходит к концу, — произнес Энтони, хотя один лучник мог выпустить восемь стрел за тоже время, которое требовалось аркебузиру для одного-единственного выстрела. Кроме того, огнестрельное оружие считалось неточным, но на это Энтони говорил так: — Если я не попадаю в цель, значит, нужно просто больше тренироваться.
Когда он уходил, молодые люди смотрели ему вслед. Фенелла читала их мысли. «Калека ничего не отнимет у нас, думали они. — Может быть, в нем что-то и есть, но ни одна девушка не посмотрит на одноногого. А если посмотрит, то ее отец быстро отобьет у нее охоту. Это по-прежнему все тот же Энтони Флетчер, убивший своего брата в доках, когда со стапелей сошла «Мэри Роуз». Он по-прежнему неприкасаемый, по-прежнему ходит с палаческой удавкой на шее».