Мэрилин Монро
Шрифт:
* * *
— В ту ночь я сделал много снимков с Мэрилин, — сказал Келли. — Продать их было трудновато. Где бы я ни показывал снимки, всюду сомневались, будут ли они пользоваться успехом. Один снимок купила за 250 долларов «Уэстерн литограф», еще один за 500 долларов купил Джон Баумгарт [14] . И за эти жалкие пять сотен я продал все свои права на них. Полагаю, этот Баумгарт заработал на них миллион. А Мэрилин так и вообще за них ничего не получила. Паршивые пятьдесят долларов. Надеюсь, это паблисити не повредило ей…
14
Чикагский бизнесмен, выпускавший предметы массового пользования, как-то: календари, салфетки, тенниски с изображениями или узорами; а у него снимок «Золотые грезы» перекупил Хью Хэфнер, будущий издатель и владелец «Плэйбоя». — И.Б.
— А что случилось с другими двадцатью двумя снимками, которые вы сделали большой камерой?
— Не знаю, — сказал Келли. — Чертовы шуточки. Негативы хранились у меня в архиве, это наверху. Ну и как-то вечером туда вломился вор. Он не взял ничего из дорогостоящего оборудования! Ни к чему не притронулся, кроме… кроме негативов. Забрал их все. До единого.
* * *
Если бы у Мэрилин уже в те годы был присяжный биограф (каким позднее стал Морис Золотов) или хроникер-летописец (вроде Сиднея Скольского, который в пятидесятые годы описывал чуть не каждый ее шаг), он, конечно, отметил бы определенную тройственность существования будущей Богини экрана. Фотосеансы, профессиональная (актерская) подготовка и… то, что когда-то называли «опасными связями», — эти процессы шли параллельно и охватывали практически все стороны жизни Мэрилин. Интенсивные фотосеансы, увенчавшиеся «обнаженными» календарями, распространяли по городам и весям Америки свеженькое личико и эффектные пропорции молоденькой «старлетки», которая действительно представляла собой в ту пору «нечто новенькое» на рекламных щитах и страницах иллюстрированных журналов. Не менее интенсивно проходила и профессиональная подготовка — все те же классы, тренаж, декламация и проч. Помимо студийных занятий Мэрилин, по-видимому, под давлением новой подруги, Шелли Уинтерс, какое-то время занималась в Актерской лаборатории (Actors Lab). Эта школа была создана в 1939 году в Голливуде Морисом Карновским, Фёб Брэнд, Эдвардом Бромбергом и Романом Бохненом и представляла собой группу, отпочковавшуюся от знаменитой нью-йоркской Груп-тиэтр Х. Клермена, Л. Страсберга и Г. Крауфорда. То был первый контакт Мэрилин если не с самим Ли Страсбергом, то по крайней мере с его школой, с методом подготовки актера. О качестве преподавания в Актерской лаборатории сегодня можно судить, например, по словам той же Шелли Уинтерс: «Исполнение, которое я там видела, не имело ничего общего с тем, что называлось «исполнением» на «Коламбии» и обучение чему мне оплачивали». Кроме этого, опять же Шелли Уинтерс попыталась (правда, неудачно) ввести Мэрилин еще в одну группу по подготовке актеров, на этот раз возглавлявшуюся Чарлзом Лаутоном (впоследствии Мэрилин сыграла с ним в фильме «Полный дом О. Генри»).
В этой связи Гайлс полагает, что «основной проблемой, стоявшей перед Мэрилин как актрисой, было разрушение стены между ней и остальными, ей следовало добиться взаимодействия. Не нарциссизм был причиной этой стены — только оборона». Мне же кажется, что все было проще. Конечно, этот комплекс (своего рода защитный механизм), побуждающий человека то и дело замыкаться в себе, вполне реален. Только Мэрилин-то не имела к нему ровным счетом никакого отношения. Как и многие биографы, Гайлс убежден (по-видимому, со слов Джима Дахерти), что над Мэрилин всю ее жизнь довлело детство Нормы Джин, нежеланного и нелюбимого ребенка. «Даже у сильных мужчин в глазах появляются слезы, когда она рассказывает историю свой жизни». Это — из официальной биографии, составленной в отделе по связям с общественностью компании «XX век — Фокс».
Такова легенда. И некоторые объективные обстоятельства, естественно использованные в легенде, были действительно неблагоприятными. Но сама-то Норма Джин, как мы убедились, вела обычную детскую жизнь и никакой особой нелюбви к себе не испытывала. Я уж не говорю о ее природной способности к приспособлению, выработанной, как у собаки, в результате частой перемены места жизни. Поэтому я полагаю, что основная профессиональная проблема, стоявшая перед Мэрилин с первых и до последних дней ее кинематографической карьеры, — это отсутствие собственно актерских, исполнительских, лицедейских данных. И с этим недостатком не сумел справиться ни один педагог по актерскому мастерству, даже Ли Страсберг, вместе с женой опекавший впоследствии Мэрилин до конца ее жизни. Поэтому рискну высказать предположение, что Мэрилин никогда не была актрисой в прямом смысле этого слова, то есть не создавала образа, не жила «другой» жизнью. Разумеется, я опять забегаю вперед и в своем месте остановлюсь на этом подробно, но все неудачи Мэрилин в сороковые годы объяснялись не равнодушием того же Занука к никому не известной «старлетке» (раз платят деньги, какое уж тут равнодушие!) и тем более не враждой, а ее актерской беспомощностью, отсутствием исполнительского дарования. Можно не сомневаться, что, будь она действительно талантливой актрисой, Занук не расторг бы с ней опционного контракта даже в условиях, когда эти контракты со «старлетками» становились нерентабельными.
Доказательством тому — судьба ее подруги Шелли Уинтерс. Она прошла аналогичную школу позирования, играла на Бродвее, выступала в ночных клубах, а оказавшись в 1943 году в Голливуде (контракт с «Коламбией»), сыграла к моменту знакомства с Мэрилин в двенадцати фильмах. Конечно, это были маленькие роли, но они были (в отличие от Мэрилин, у которой их не было) и помогли ей затем получить более или менее серьезные роли в серьезных фильмах. Но, опять-таки в отличие от Мэрилин, у которой спустя четыре года также появятся роли, в том числе и в серьезных фильмах, контракт с Шелли не расторгался именно потому, что она была талантливой актрисой. Контракт же с Мэрилин был расторгнут в 1947 году и вновь заключен спустя четыре года, в 1951-м, не из-за расцветшего за эти четыре года дарования, а под влиянием финансовых обстоятельств, в какие вползал в ту пору Голливуд, На мой взгляд, это доказывает, что воздействие Мэрилин на зрителей опиралось на иной, не актерский дар, и фильмы, в которых она еще сыграет, и обстоятельства, при которых это произойдет, — яркое тому подтверждение.
Легче всего предположить, что секрет восхождения Мэрилин к «звездной» славе кроется в том, что чуть выше я назвал «опасными связями». Ничего подобного. Более того, многие из этих связей помешали и даже затормозили ее карьеру, особенно на первом этапе. Не говоря уже о том, что они, безо всякого сомнения, нарушили ее душевное равновесие, ибо — одни в большей степени, другие в меньшей — безответно требовали эмоциональных, нравственных, духовных затрат. Трудно, конечно, сказать с уверенностью, строила ли Мэрилин какие-либо планы на будущее в зависимости от того или иного своего романа, но если и строила, то, надо признать, делала она это крайне неудачно, ибо при всем своем природном — полевом — даре в людях она практически не разбиралась. Ни один ее избранник, кому она — корыстно ли, нет (как это сейчас определить?) — доверилась, надежд ее не оправдал. Но осуждать ли нам сейчас молодую и красивую девушку, поставившую перед собой и удивительную и так многим понятную цель — стать «кинозвездой»? С другой стороны, оригинальна ли она в этом? Кто нынче без греха? Да и сама околокинематографическая обстановка — не способствовала ли она этому? Разве во всем мире киногород — не то место, где совращаются или растлеваются неопытные души амбициозных подростков? «Послушайте, — говорила позднее Мэрилин, — Голливуд может быть очень безжалостным. Сколько мужчин там пользуются беспомощными и одинокими девушками, которые готовы на все, лишь бы стать снимающимися актрисами!» Во-первых, только ли Голливуд? Старожилы и знатоки любой крупной киностудии на каком угодно континенте могут рассказать массу историй подобного совращения — от самых сентиментальных до самых непристойных и даже кровавых. (Взять хотя бы историю Дороти Стратен, рассказанную в фильме Боба Фосса «Звезда-80».) Во-вторых, ситуация-то двояка: с одной стороны — «ценители» беспомощных девушек, а с другой — сами девушки, «готовые на все». То есть действительно на все. И если мы еще можем гадать по поводу умонастроения и нравственного состояния молоденькой Нормы Джин, только-только вступавшей в середине сороковых годов на голливудскую «землю обетованную», то уже в 1960 году Королева экрана имела все основания быть по отношению к себе да и к окружавшим ее пятнадцать лет назад людям обезоруживающе безжалостной: «Так поступали все девушки… Откажетесь вы — найдется двадцать пять других, кто не откажется. Знаете, когда продюсер вызывает к себе в офис актрису обсудить сценарий, о сценарии-то он как раз и не думает… Она голодает, ей негде спать, кроме как в собственной машине, и у нее и в мыслях не будет отказаться — если, конечно, она хочет получить роль. Мне это знакомо — у меня не было ни еды, ни крыши. И я спала с продюсерами. А что? Зачем лгать, будто я этого не делала?»
Опасные связи
Позвони мне, — промычал он, — и приходи ужинать. Дом открыт, ешь что хочешь, что понравится.
По слухам, именно этими вполне невинными словами Джо Шенк пригласил к себе Норму Джин одним из летних дней 1947 года. Между прочим, он угадал истину, хотя это было и нетрудно. Даже из окна лимузина ему было видно, что эта девушка (не в знакомый ли уже нам свитер она была одета?) отнюдь не входила в десятку самых богатых женщин Голливуда. Наподобие фицджералдовской героини, «с шестнадцати и до двадцати одного года она думала лишь о том, как бы поесть досыта». Почему? Да потому, что, оставшись без контракта с Зануком, она осталась и без средств к существованию. Тем не менее она настойчиво продолжала посещать занятия в Экторз лэб, и, чтобы оплатить их, ей пришлось вернуться к профессии фотомодели — чаще всего в эти месяцы ее снимает Том Келли и делает с нее рекламные плакаты (постеры) Эрл Моран. Этот пусть нерегулярный и не Бог весть какой обильный заработок обеспечивает помимо актерских занятий полуголодное существование (на сосисках и бутербродах) и нерегулярную плату за комнату все в том же Стьюдио-клаб. Естественно поэтому, что подвернувшееся знакомство с Шенком оказалось очень даже кстати. «Я часто ходила обедать к Шенку. Это было существенно — ведь после того как на «Фоксе» избавились от меня, так же хорошо я уже не прокормилась бы. Он всегда был очень мил, дружелюбен, открыт и относился ко мне с участием, но «девушкой» Шенка я никогда не была. Он любил меня искренне и по-человески». Компенсировали ли шенковские обеды ту полуголодную жизнь, какую пришлось тогда вести Мэрилин? В какой-то степени несомненно, но, полагаю, компенсацию эту она переживала довольно болезненно. Лена Пепитоне, итальянка, в 1957–1958 годах работавшая горничной у Мэрилин в ее нью-йоркской квартире, так вспоминает о рассказах своей хозяйки: «После обедов зачарованная Мэрилин сидела и слушала, как он рассказывал ей удивительные голливудские сказки о Джоне Барриморе, Чарли Чаплине, Рудольфо Валентино и прочих «звездах». Рассказывая, мистер Шенк не переставал ласкать ей грудь. «Больше ему ничего не требовалось, — говорила Мэрилин, — ведь он уже был стар, хотя иногда просил меня поцеловать его, ну вы сами знаете как…» Все ее конкурентки завидовали ей, а Мэрилин продолжала свои визиты к Шенку, ибо в те голодные дни у него по крайней мере «хорошо кормили».
Трудно сказать, действительно ли Джо Шенк воспользовался именно этим путем к сердцу двадцатилетней Нормы Джин, искал ли он этот путь, нужна ли она ему была на самом деле как любовница, нужны ли ему вообще были к тому времени любовницы и что за услады тешили ему сердце. Все эти вопросы, скорее, риторичны — и по той причине, что ответ на них найти попросту негде, и оттого, что любой ответ тут ровным счетом ничего не прояснит. И если этот человек меня заинтересовал, то только потому, что он среди первых встретился Мэрилин по дороге на ее голливудскую Голгофу. Он и в силу своего положения в Голливуде, и в силу своего возраста и кинематографического опыта мог упорядочить ее жизнь, быт и обучение профессии. Меня не волнуют его «особые» склонности и пристрастия — какими бы они ни были, они не должны исчерпать заинтересованность в человеке. Однако беда Мэрилин заключалась в том, что, кто бы ни попадался ей на жизненном пути, для всех физические отношения фактически исчерпывали интерес к ней. В этом смысле Джо Шенк не оригинален.
Человеком он был своеобразным и по-своему колоритным. Вместе со своим младшим братом, Николасом (многолетним президентом корпорации «Лоев», куда входила знаменитая компания «МГМ»), Джозеф Шенк родился в волжском городе Рыбинске; детьми братья были увезены в Америку, где сделали весьма и весьма недурную предпринимательскую карьеру. Ко времени знакомства с Мэрилин Джо Шенку исполнилось шестьдесят девять лет, из которых тридцать были отданы кинобизнесу. За плечами у него числились руководство тремя кинокомпаниями и отсидка (в 1941 году) за неуплату налогов. Он отличался поистине квазимодовской внешностью (Мэрилин говорила, что у него «лицо омара») и многолетним пламенным интересом к женскому полу. Его сотрудница, писательница и сценаристка Анита Лус пишет о нем с невозмутимостью хроникера: «Он был великолепным образчиком силы, излучающей магнетизм. Джо мог бы лидировать в любой сфере деятельности… По опыту Джо знал, что секс подразумевает многие причуды, и пользовался им весьма агрессивно, что для него, по-видимому, представлялось вполне обычным делом; однако он отдавал себе отчет в том, что его садистские наклонности могли перепугать любую девушку, еще не посвященную во всевозможные сексуальные тонкости».
Надеюсь, теперь-то понятно, почему именно Джо Шенк послужил для Мэрилин прототипом легендарного мистера Киммела, как помним, якобы нехорошо обошедшегося с маленькой Нормой Джин?
Систематические визиты Мэрилин к богатому старику, прославившемуся «особыми пристрастиями», естественно, не могли не вызвать и обостренного интереса к ней, и жгучей зависти. Завидовали ей десятки девушек-«старлеток», находившихся в сходном положении, ибо, как и Мэрилин, полагали, что Шенк по-прежнему всесилен и в состоянии обеспечить «звездное» и благополучное будущее любой из своих протеке. Интерес же к ней проявляла голливудская пресса, как и сегодня, жившая в те дни сплетнями и слухами. Конечно, мало приятного пользоваться информацией, почерпнутой из подобного источника, но где взять другую? Кроме того, помимо сплетен о Шенке здесь встречаются и чисто фактические наблюдения. Вот некоторые из них, позволяющие представить себе жизненные обстоятельства, в которых очутилась бывшая миссис Дахерти, всецело посвятившая себя одной цели — стать «звездой».