Меровинги. Король Австразии
Шрифт:
– Откуда идете? – поинтересовались мужчины.
– Я и мои дочери, – женщина указала на девочек, – следуем из селения Отрош. Провели в пути уже несколько дней и хотели бы передохнуть. Вот только расплатиться нам, увы, нечем.
Замерзшие мужчины недоуменно переглянулись: и как только женщины умудрились проделать столь долгий путь пешком, да еще и по лютому морозу?
– Надо проводить их к Эрминетруде. Как женщина умная, она наверняка придумает, что с ними делать. Не ровен час, замерзнут и околеют потом от лихорадки, – решили стражи, посовещавшись.
Вскоре женщина и ее дочери стояли уже перед домом вдовы дефенсора. Эрминетруда,
– Отрош… Хм… Сколько живу – первый раз слышу о таком селении. Ну да, ладно, не в том суть, – молвила она и перевела взгляд на непрошеных гостей. – Надо думать, случилось нечто из рук вон выходящее, коли вы решились покинуть теплый очаг и отправиться в дальний путь? А куда, кстати, направлялись?
– В Ахен, – ответила женщина. – Хозяин нашего селения домогается до всех молоденьких девушек, а у меня, как видите, дочки подрастают… Хочу вот поискать защиты у наместника. Не зря же он поставлен королем для вершения справедливости на вверенных ему землях.
Эрминетруда тоже обратила внимание на своеобразный выговор женщины. Ей даже показалось, что однажды она уже слышала где-то подобный. Но вот где и при каких обстоятельствах, дефенсорша, сколько ни силилась, так и не вспомнила.
– Негоже тащить дочерей по холоду. Оставь их здесь! А сама, так и быть, ступай в Ахен, – решительно распорядилась Эрминетруда.
– Благодарю тебя, почтенная госпожа. Но мне, право, нечем расплатиться за твою доброту. Разве что этим… – Женщина распахнула плащ, сняла с себя пояс, украшенный серебряными бляхами, и протянула его Эрминетруде.
Вдова без раздумий приняла дар, поразившись необычной работе мастера: поясок явно был изготовлен не местными кузнецами.
Предвосхищая вполне резонный вопрос, женщина пояснила:
– Сей пояс очень старинный. Он принадлежал еще моей бабке, а ей, в свою очередь, перешел по наследству от ее матери…
Поцеловав на прощание дочерей, и поклонившись Эрминетруде, женщина двинулась к дороге, ведущей в Ахен. Больше ее никто не видел.
Глава 2
Засидевшись в замке из-за неослабевающих вот уже два месяца морозов, в один из дней Эстер решила все-таки совершить конную прогулку. По сложившейся уже привычке она отправилась в Озерный край, в жилище Гортензии, которое, увы, с некоторых пор опустело…
Подъехав к дому, Эстер спешилась и привязала лошадь к ограде. Сопровождающий госпожу страж заботливо накрыл спину животного шерстяной попоной.
С трудом отворив дверь – металлические петли проржавели и долго не желали поддаваться, – молодая женщина вошла внутрь. Мороз полностью сковал бывшее жилище матери: бычьи пузыри на окнах потрескались, стол, табуреты и тюфяк были покрыты толстым слоем изморози; в углу лежали замерзшие тела мышей-полевок… Из-за жестоких холодов Эстер не посещала Озерный край целых два месяца. Но все это время она безмерно тосковала и по матери, и по травяным настойкам, коими та потчевала гостей, и по ее улыбке, и вообще по тому чувству спокойствия и уверенности, которые умела вселять в души людей только она, отшельница Гортензия…
Эстер подошла к сундуку: металлические оковы серебрились густым слоем инея. Не сразу, но крышка все-таки скрипнула и подалась, обнажив содержимое. Вот уже полгода прошло с того дня, как умерла Гортензия, а Эстер до сих пор так и не способилась разобрать материнские вещи. Впрочем, сегодня тоже не самый подходящий момент для этого. Эстер трепетно дотронулась до одежды матери. Всепроникающий иней образовал на ткани прочную корку.
К утру следующего дня у Эстер начался жар, перешедший затем в сильный, буквально удушающий кашель. А спустя еще неделю она умирала точно так же, как много лет назад ее старшая сестра Присцилла…
Теодорих и Теодебер пребывали у ложа больной практически неотлучно. В один из последних дней своей земной жизни Эстер наградила сына и мужа любящим, но слегка уже помутневшим взором, а затем тихо произнесла:
– Теодорих, муж мой… Видит Бог, я любила тебя больше жизни… – она снова закашлялась, из уголка рта стекла струйка черной крови.
Теодорих встал перед женой на колени и прильнул щекой к ее руке.
– Молчи… Не говори ничего, – попросил он.
– Нет, я должна сказать… Через год после моей кончины женись, Теодорих, не хорони себя заживо. Ты молод и еще сможешь обрести новую любовь, я знаю… Главное, не забывай о сыне! Не уподобляйся Хлодвигу… А подаренное тебе мною кольцо передай той, которую полюбишь… – Эстер вновь зашлась в кашле, горлом хлынула кровь.
К ее ложу тотчас приблизился священник (несколько лет назад Эстер приняла христианство) и попросил Теодориха с сыном удалиться.
Убитые горем муж и сын покинули покои Эстер. А морозным зимним утром следующего дня она умерла.
Теодебер очень тяжело переживал смерть матери. Из-за постигшей семью столь невыносимой утраты он даже на редкость быстро повзрослел: стал не по возрасту серьезным и рассудительным.
Теодорих же, дабы хоть немного отвлечься от горестных мыслей, с головой ушел в регентские заботы. Но буквально каждую ночь жена являлась ему в сновидениях. Она скакала по Озерному краю на своей любимице Эпоне, а он, восседая на черном как ночь жеребце, похожем на Сильфа, пытался за ней угнаться. Однако Эстер, подзадоривая Эпону, мчалась вперед, словно ветер, и как Теодорих ни подгонял своего жеребца, жена всякий раз бесследно исчезала в лесу за озерами. Он кричал, звал любимую, умолял вернуться, но в ответ слышал только отголоски лесного эха…
Каждый раз Теодорих просыпался в холодном поту. Слева в груди неприятно покалывало, низ живота ныл и болел. Придворные советники и лекарь, видя состояние регента, настойчиво рекомендовали ему жениться. Но Теодорих не торопился: считал, что не родилась еще вторая такая же женщина, как его незабвенная Эстер. Поэтому по мере необходимости довольствовался временной и ни к чему не обязывающей связью с дочерью шамбеллана. Благо та, будучи польщена оказанным ей вниманием, не противилась.
Время неумолимо шло вперед. Наступил 511 год. Король Хлодвиг, добившись абсолютной власти над огромными территориями, некогда принадлежавшими Великому Риму, решил воплотить в жизнь еще одну свою давнюю мечту: перенести столицу из Суассона в сердце королевства Лютецию. В связи с чем и приказал всему королевскому двору готовиться к скорому переезду.
Его сыновья, рожденные Клотильдой, к тому времени уже возмужали и превратились в достойных воинов, во всем поддерживающих отца. Младший из них, Хлотарь, уже даже придумал себе герб с изображением ладьи на волнах, а для новой столицы – девиз: «Зыблема, но не потопляема!».