Мерси, камарад!
Шрифт:
— Я полагаю, ты приехал сюда, чтобы предупредить меня, Курт, хотя я уже предупрежден. Запомни: сегодня вечером меня в моем бункере уже не будет.
— Почему? Ты хочешь уехать отсюда?
— Напротив.
— А что же — решил перебраться на другой фронт?
— Это единственное, что мне осталось. Не думай только, что ты со своими связями можешь спасти меня.
Дернберга охватил прилив злости: «Выходит, этот благородный господин не хочет по доброй воле назвать мне нужные фамилии. Ну ладно, придет время — и эти фамилии сами слетят у тебя с языка…»
— Хассо, почему ты решил от всего отказаться только из-за того, что совершил одну ошибку? — спросил он, сладко улыбаясь, а сам подумал: «И зачем только я оставил Штернхальтера у машины? Вдвоем мы бы его тут оглушили и, не вызывая подозрений, забрали с собой».
— Отказаться? Не об этом речь. Это был последний шанс. Сейчас мы уже не сможем на требование западных союзников русских выступить со своим предложением, которое нанесло бы ущерб только красным.
— Если ты мне доверяешь, могу тебя заверить, что я в состоянии обезопасить тебя со всех сторон, — пообещал Дернберг.
Однако капитан никак не отреагировал на это обещание. Он думал над тем, как бы ему поосторожнее сформулировать свою мысль. «Тогда-то ты и расправишься со мной и с другими», — подумал капитан. Разломав пополам веточку, которая была у него в руках, он встал и сказал:
— Поступай и впредь, как и до этого… — На лице Грапентина застыло презрение.
Дернберг вынул из кобуры пистолет:
— Ты пойдешь со мной!
— Ошибаешься. — Грапентин усмехнулся.
— Тогда я тебя собственноручно прикончу на месте!
— Не затрудняй себя!
Не вынимая рук из карманов, капитан Грапентин шел, не оглядываясь, с каждым шагом приближаясь к позициям канадцев.
Штурмбанфюрер медлил, понимая, что труп капитана ему ни к чему, разве что утолит его злобу. Когда Грапентин отошел от него шагов на пятнадцать, Дернберг прицелился и выстрелил.
Однако капитан как ни в чем не бывало медленно шел дальше, словно демонстрируя, что привык и не к такой стрельбе.
Из полуразрушенного окопа показались две головы: ефрейтора и обер-лейтенанта, которых потревожил выстрел.
— Халло! Стреляйте в него, это перебежчик! Это изменник! — заорал Дернберг.
Оба посмотрели на человека без головного убора, идущего во весь рост по ничейной земле, потом на эсэсовского офицера и не спеша подошли ближе.
Штурмбанфюрер подбежал к ним и закричал:
— Стреляйте же наконец!
Ефрейтор снял с плеча карабин.
— А почему, собственно, нужно в него стрелять? — спросил обер-лейтенант. — Почему вы просто не позовете его назад?
— Грапентин! Вернись! — крикнул Дернберг. — Вернись, тебе говорят!
Грапентин остановился и обернулся. До него было не более двадцати шагов.
Тогда эсэсовец вырвал из рук ефрейтора Мюнхофа карабин и, вскинув его к плечу, выстрелил.
Капитан вздрогнул, словно его слегка ударили в грудь.
Штурмбанфюрер отвел затвор и, выбросив стреляную гильзу из ствола, послал в него новый патрон.
В этот момент обер-лейтенант Генгенбах толкнул эсэсовца под руку: выстрел пришелся в воздух. Мюнхоф выхватил у Дернберга карабин и быстро побежал к своей ячейке.
Грапентин, собрав последние силы, сделал несколько шагов. Вот он упал на колени, пополз на четвереньках и свалился на землю…
Англичане, видимо испугавшись возможной атаки на их позиции, внезапно открыли огонь. Узкая полоска ничейной земли вмиг превратилась в сущий ад.
— Обер-лейтенант Генгенбах, вы хотели помочь дезертиру перебежать на сторону противника и помешали мне выполнить свой служебный долг! — Выкрикнув эти слова, Дернберг бросился в укрытие, оставив Генгенбаха в недоумении относительно того, откуда этот незнакомый эсэсовский офицер знает его фамилию.
А на ничейной земле мучился капитан Хассо фон Грапентин. Пуля, задев позвоночник, вызвала паралич нижней части тела. Однако никто не мог подойти к капитану и подобрать его: мешал ураганный огонь противника.
Генгенбах отчетливо видел капитана в свой бинокль. Несколько раз он брал в руки карабин ефрейтора Мюнхофа, прицеливался в корчившегося от боли капитана, но снова клал карабин на бруствер окопа, хотя ему достаточно было только пошевелить пальцем, чтобы прекратить страдания несчастного.
«Что подумает обо мне этот молодой солдат? — мелькнула у него мысль. — Он и так едва жив от страха!»
Когда совсем стемнело, Генгенбах но-пластунски подполз к начальнику штаба полка, хотя огонь противника еще не прекратился.
Капитан смотрел на него своими большими светло-голубыми глазами. Он был мертв.
В убежище Альтдерфера, когда Дернберг вошел туда, находился лейтенант Тиль, пришедший получить новый приказ.
— Прошу прощения, капитан, мне необходимо поговорить с вами с глазу на глаз… — Штурмбанфюрер бросил беглый взгляд на Тиля и кивнул в его сторону так, будто не знал его и, уж конечно, никогда не пил с ним шампанское в Париже.
— Можете говорить спокойно, штурмбанфюрер, — сказал Альтдерфер, чувствуя, что от этой беседы с глазу на глаз ничего хорошего быть не может.
Дернберг пожал плечами:
— Немедленно сообщите подполковнику Мойзелю, что его начальник штаба убит при попытке перебежать на сторону противника. Он принимал участие в подготовке покушения на фюрера.
«Такое возможно, — подумал Альтдерфер. — Но, быть может, не так уж плохо, если Грапентин убран с моего пути». И спросил:
— А где он сейчас… находится?