Шрифт:
Пролог
«Не думай, что Бог не слышит твоих молитв. Возможно, он просто не считает нужным на них отвечать».
Закончив утреннюю молитву, господин Ридолас Дул с кряхтением поднялся с колен, скатал расстеленный прямо на земле старенький коврик и с затаенной надеждой взглянул на виднеющуюся впереди безымянную деревушку.
Храни ее Господь.
Быть может, хоть она вернет угасшую надежду?
Увы. В последнее время труппу «Дядюшки Дула» упорно преследовали неудачи: даваемые им представления почти не пользовались успехом; на крики мальчишек-зазывал народ собирался вяло,
Господин Ридолас не первый год колесил по Благословенной долине, и ему нравилось то, что он делал. Нравилось искать среди самых обычных людей необычные таланты, превращая их впоследствии в заслуживающее восхищения мастерство. Бывало, даже выкупал у Сборщиков будущих артистов, ни разу не пожалев на это ни времени, ни средств, ни даже жертв во славу владыки ночи. И во многом именно поэтому имел у жителей долины грандиозный успех. Повсюду его встречали радостными улыбками и раскинутыми в приветственном жесте руками. Много лет подряд на его представления народ собирался огромными толпами…
Однако этой весной с населением Благословенной происходило что-то очень странное. Люди почему-то охладели к представлениям, стали придирчивыми и скептически настроенными. На здоровяка Шигу начали посматривать с ноткой снисхождения, как будто порванные им цепи и скрученные в кольца стальные пруты не являлись чем-то из ряда вон выходящим. Не знавший раньше неудач Лив с недоумением разводил руками, когда в ответ на свои шутки раз за разом не слышал задорного смеха. Пожалуй, только девочкам еще удавалось расшевелить внезапно ставшую привередливой публику, да и то – совсем ненадолго. Причем это случилось так внезапно, что господин Ридолас уже не знал, что и подумать.
За последние три дюжины дней он, к собственному неприятному удивлению, ни разу не добился настоящего успеха. Да, его охотно встречали, приглашали выступить, как раньше, бесплатно угощали свежесваренным пивом, вели привычные разговоры «за жизнь»… Но как только начиналось собственно представление, лица людей очень быстро скучнели и наполнялись необъяснимым разочарованием. Причем это случилось не в одном, не в двух… а почти во всех местах, где ему доводилось появиться! Словно владыка Айд вдруг лишил его своего благословения. Или злой рок повис над головами бродячих артистов. Просто какое-то проклятие. Чтобы за целый месяц ни одного нормального сбора… нет, не может такого быть. Если, конечно, за зиму никто не подменил отзывчивых долинцев на каких-то непонятных, неулыбчивых и крайне взыскательных чужаков.
Господин Дул тяжело вздохнул, оглянулся на невысокий пригорок, на котором его уже пол-оборота ждала остальная труппа. Со смешанным чувством покосился на смирных лошадок, третий год исправно тянувших на своих плечах весь его невеликий скарб, умещающийся в двух стареньких повозках. Затем снова посмотрел на показавшуюся впереди деревню и мысленно испросил у владыки Айда благословения.
– Охрани, повелитель, от неудачи, – беззвучно прошептал он, привычным движением доставая из-за пояса нож. – Яви волю свою, господин мой. Услышь мою просьбу. Прими мою жертву. И дай смелости правильно растолковать твое повеление, ждущее нас за этим поворотом. Дарэ.
Господин Дул бестрепетно полоснул лезвием по левому запястью, на котором и так имелось немало шрамов, спокойно проследил за тем, как кровь тоненькой струйкой стекает по коже, медленно и словно неохотно проливаясь на потемневший от времени жертвенный камень. Терпеливо дождался, пока наполовину вросший в землю валун покраснеет полностью, и только потом аккуратно замотал руку специально приготовленной тряпицей.
Вот и все.
Жертва принесена. Все слова сказаны. И если милосердному владыке будет угодно, то сегодня труппу будет ждать не только успех, но и теплая постель, и бесплатная еда, и даже звонкая монета. А если же нет, значит, жизнь старого бродяги стала не угодна повелителю ночи. И значит, нет больше смысла испытывать его терпение – в этом случае господину Ридоласу останется только смиренно принять волю покровителя, склонить перед ним седую голову и отдать наконец Айду то последнее, что еще оставалось.
Закончив с раной, хозяин бродячего цирка снова вздохнул и медленно двинулся в обратный путь.
– Едем, – сухо велел он, встретив вопросительные и откровенно тревожные взгляды из повозок. – И да поможет нам Айд.
– Дарэ, – нестройно откликнулась труппа. Почти сразу в воздухе щелкнул умело раскрученный одним из мальчишек бич. Отзываясь на команду, низкорослые лошадки послушно напряглись. Их серые гривы, подстриженные почти под корень, дружно вздрогнули, такие же короткие хвосты вяло мотнулись из стороны в сторону. Но свое дело лошадки знали – крытые старенькой, хотя еще довольно справной тканью повозки со скрипом стронулись с места и неохотно покатились под уклон, с каждым мгновением все быстрее и быстрее приближая невезучую труппу к хорошо знакомым воротам, за которыми их ждало решение владыки Айда, вечного и справедливого.
Настороженно следя за приближением деревянного частокола, господин Дул незаметно очертил голову охранным кругом, осторожно потрогал намокшую повязку на левой руке и с некоторым облегчением подумал, что это – хороший знак: владыка ночи любит свежую кровь. И то, что повязку уже можно выжимать, ему наверняка понравится: что, как не это, свидетельствовало о чистоте намерений дарящего?
От последней мысли в душе наконец загорелась слабая надежда. Однако горела она недолго – ровно до того времени, пока труппа не миновала гостеприимно раскрытые ворота и не попала на непривычно пустую улицу, где, против обыкновения, никто не пожелал встретить долгожданных гостей. Никто не перехватил их по дороге, не поинтересовался жадно, надолго ли они и как скоро настанет представление – деревня казалась вымершей. Заброшенной. И только по некоторым признакам вроде бесстрашно распахнутых ставен, бодро болтающегося на веревках белья или мокрым следам у колодца, где кто-то совсем недавно набирал, а потом неосторожно опрокинул ведро воды, можно было догадаться, что это далеко не так.
В полнейшей растерянности труппа миновала подозрительно молчаливые дома, из которых по-прежнему никто не спешил выскакивать, звенящими голосами оповещая соседей о том, что «…наконец-то дядюшка Дул приехал!», проехала мимо развалившихся в теньке псов, которым не было до чужаков никакого дела, засеянных огородов, пустых завалинок возле крепких заборов, на которых в такой солнечный день почему-то не сидело ни одного старика…
От нехорошего предчувствия у господина Ридоласа болезненно сжалось сердце.
А когда повозки вывернули с единственной улочки на небольшую площадку перед домом местного старосты, он неожиданно понял, почему в последнее время им так не везло, куда подевались жители и почему все они нашлись именно здесь. В самом центре немаленькой деревни. Вокруг наспех сооруженного помоста, на котором под веселый смех и восторженный рев разноцветной толпы какой-то полуобнаженный парень с поразительной легкостью на спор ломал конские подковы. А второй с таким же невероятным проворством играл тремя длинными стальными прутами, смутно похожими на кочерги.