Мертвая хватка
Шрифт:
– Какая наглость! – заверещал старикан. – Да как вы смеете?! Кто дал вам право обвинять меня в воровстве? Кто вам позволил судить о людях по себе?!
Он еще что-то кричал – что-то такое, за что при иных обстоятельствах его полагалось бы вбить в землю по самые очки, – но папа Май уже перестал обращать на него внимание.
Он смотрел на старикову дочку – во-первых, это было приятнее, а во-вторых, она, в отличие от своего скандального папаши, гораздо хуже владела собой, и на ее лице папа Май без труда читал некие письмена, ясно говорившие о том, что его догадка насчет происхождения яблони была верна. Из этого следовало, по крайней мере, два совершенно очевидных
Он уже готов был принять решение, но тут ему вдруг вспомнился Букреев со своими проповедями насчет смертельного вреда, который приносит излишняя жадность. Уж больно нагло держался старый хрыч. И потом, не сам ведь он связал здоровенного, тренированного охранника, не сам въехал в ботанический сад на тяжелом грузовике, и не сам, в одиночку, выкопал и погрузил в кузов яблоню вместе с огромным куском земли. Факт, что не сам! В этом деле был замешан кто-то еще, и этот кто-то мог оказаться достаточно сильным и влиятельным, чтобы не бояться публиковать в газетах такие объявления, как то, что прочел папа Май позавчера. Кто его знает, где тут собака зарыта? Кинешь этого старого пердуна, а назавтра от тебя самого останется только кучка грязи…
«Надоело, – подумал Майков. – До того надоело, что словами этого не передать. Вот грохну пидора очкастого и под яблоней закопаю вместо удобрения. Правда, кто его знает, не загнется ли дерево от такой подкормки. Старик-то ядовитый, похлеще любого ацетона…»
– Погоди, отец, – сказал он, – не гони волну. С тобой по-человечески разговаривают, это ценить надо. Что-то я тебя не пойму. Дерево паленое, это ежу понятно, так что зря ты передо мной пальцы веером распускаешь. Скажи лучше, кто тебя крышует – солнцевские, люберецкие? Или, может, ты с Алфавитом знаком?
– Я уже сказал вам, молодой человек, – остывая, проскрипел дед, – не судите о людях по себе. Никто меня, как вы выразились, не крышует. Я интеллигентный человек и со всяким отребьем не знаюсь. И с алфавитом я, разумеется, знаком.
В отличие от многих ваших друзей, осмелюсь заметить.
Папа Май заметил, как вытянулось лицо у Рыбы, и постарался взять себя в руки. Получалась какая-то чепуха, А может, и не чепуха, а хорошо задуманная провокация, организованная окончательно сошедшим с нарезки на садовоогородной почве Букреевым. Но зачем в таком случае старик признался, что знаком с Алфавитом?
– С Алфавитом ты, значит, знаком, – задумчиво повторил папа Май. – Интересно, откуда?
– Оттуда же, откуда все нормальные люди, – ядовито пропищал вредный старикан. – Из общеобразовательной школы.
– Вы что, вместе в школу ходили? – опешил Майков.
– По-моему, тут кто-то сошел с ума, – заметил старик. – Либо у вас чрезвычайно образное мышление, либо… Вы что, не знаете, что такое алфавит? Ну буквы! А, бэ, вэ… И так. далее.
– Ты что, дед, издеваешься? – закипая, процедил Майков. – Я тебя русским языком спрашиваю: ты Букреева знаешь или нет?
– Какого еще Букреева? Впервые слышу! Вот что, юноша. Я вижу, сделка у нас с вами не состоится. Будьте добры вернуть дерево в фургон и отвезти туда, откуда вы его взяли. Мое терпение не безгранично. Придется поискать другого покупателя…
– Закопать тебя придется, а не покупателя поискать, – сказал Майков. – Надоел
– То есть вы покупаете? – даже не думая разжимать пальцы, сжимавшие ствол яблони, уточнил старик.
Майков покачал головой. Старый отморозок то ли не понимал, то ли не хотел понимать, с кем имеет дело. И никто за ним не стоял, конечно. Дерево из ботанического сада умыкнул какой-нибудь его сын или зять – дело-то, в общем, нехитрое.
Решил подняться на старости лет, дурень замшелый, и того не учел по простоте душевной, что учиться играть в такие игры надо с малолетства, а не тогда, когда уже пора о душе думать.
– Не покупаю, – сказал папа Май. – Беру.
Он покосился на Рыбу и увидел, как тот одобрительно кивнул. Простатит насмешливо улыбался сквозь пластырь, сверху вниз снисходительно поглядывая на старика, который, похоже, никак не мог понять, что дело серьезное и что решения здесь принимает не он.
– Берите на здоровье, – сказал старик, упрямо сверкая стеклами очков. – Цену я вам назвал. Не нравится – поищите дешевле. Только вряд ли найдете, и вам это прекрасно известно.
– Что стали? – больше не обращая на него внимания, сказал папа Май своим быкам. – Яму копайте, а то оно совсем засохнет, пока мы тут гнилые базары трем. Бек, Рыба, проводите гостей.
Старик наконец понял, что происходит, и вцепился в яблоню обеими руками, безумно оглядываясь по сторонам. Дочка вцепилась в него, и теперь они напоминали иллюстрацию к сказке о репке: дедка за репку, бабка за дедку… Рыба взял девку за бока, та сразу же отпустила пиджак своего безмозглого папаши и принялась визжать и вырываться из крепких рук круглоголового водителя. «Тихо, киса, тихо, маленькая», – сквозь зубы приговаривал Рыба, волоча ее в сторону ворот. Старик снова начал орать своим надтреснутым фальцетом, требуя отпустить его дочь, грозя милицией и понося своих обидчиков такими словами, каких папа Май раньше даже и не слыхал: «онагры», «анацефалы», «зауроподы»… «Образование, – с невольным уважением подумал Майков, слушая этот поток явной, но при этом совершенно непонятной брани. – Хорошо иметь обширный словарный запас! За „козла“, к примеру, и ответить можно, а этот кроет всех почем зря, и, главное, придраться не к чему…»
Молчаливый, обритый наголо Бек легонько ткнул бешеного старца кулаком в почки, по одному отковырял его пальцы от яблони, взял за шиворот и поволок вслед за дочкой, к воротам.
Зловредный дед взбрыкнул еще пару раз, схлопотал по шее и пошел спокойно, поняв, как видно, что тут уж ничего не попишешь, – сила солому ломит, плетью обуха не перешибешь, и не надо, уважаемые господа, мочиться против ветра, а то ведь так недолго и профессорскую бородку забрызгать…
Возле ворот старик с достоинством поправил сбившуюся на сторону шляпу, одернул пиджак и объявил Рыбе, который уже выпустил его дочку и теперь предупредительно придерживал открытую настежь калитку:
– Вам это даром не пройдет, молодые люди.
Рыба, которому пакостный старец надоел хуже налогового инспектора, молчком вынул из наплечной кобуры пистолет, достал из кармана глушитель и стал, насвистывая «Мурку», навинчивать его на ствол. Зловредный дед живо заткнулся, втянул голову в плечи и, подталкивая впереди себя дочку, устремился в калитку.
– Эй, отец, – окликнул его Рыба, – погоди-ка.
Старикан остановился спиной к нему и окончательно скукожился, уверенный, по всей видимости, что ему сейчас пальнут в затылок. Рыба обошел его, как неодушевленный предмет, и протянул ему двадцатидолларовую бумажку.