Мертвая вода

Валентинов Иван

Почти все свободное время Егорова уходило теперь на чтение. Поначалу он читал так же бессистемно, как и в больнице. Но потом, поднакопив некоторые знания, стал требовать в библиотеке книги, которые, по его мнению, могли содержать сведения о главном. Главным же для Алексея оставалась тайна голубой воды. Но ни в одной из книг он не нашел даже намека на существование "влаги жизни". Зато в этих поисках определился дальнейший жизненный путь Егорова. Это сделала "Занимательная геология" Ферсмана. Алексей не прочитал, а проглотил книгу. Потом перечитал уже внимательно, делая заметки в толстой тетради (такую привычку он приобрел недавно) и решил: стану геологом. Ведь именно в различных свойствах бесчисленного множества минералов и кроется разгадка голубой воды. Там, в недрах земли, вода получает свои волшебные качества. Значит, если знать минералы, то можно постигнуть природу "влаги жизни". А если эта тайна будет открыта раньше, чем он, Егоров, станет геологом, то на его долю хватит и других загадок, может быть, не менее увлекательных и столь же важных для людей. Разгадку голубой воды Алексей отдавал другим потому, что решил через три-четыре месяца привезти в Москву эту воду и послать ее в лабораторию. И вовсе не думал о славе первооткрывателя...

...Сердце его сильно билось, когда он сошел с поезда на памятной станции.

Здесь ничего не изменилось. И дорога к дому лесника была прежней, только еще меньше хоженой - заросла травой, а у обочин поспевала земляника. Егоров шел, прислушиваясь к каждому шороху: ему было боязно отчего-то... Окна в избе лесника оказались заколоченными, на двери висел ржавый замок. Здесь никто не жил и, видимо, уже давно. Алексей, не останавливаясь, продолжал идти, выбрался на поле, оглянулся - никого. А ему все казалось, что из-за деревьев за ним кто-то следит - внимательный и враждебный взгляд Алексей чувствовал всю дорогу. "Чепуха, наважденье, никому я не нужен... Да и уезжал из Москвы тайком"... Так думал Егоров, а в памяти всплывало лицо двойника со шрамом на виске. Алексей на всякий случай шагнул в кусты, росшие по краю оврага, присел, затаился. Все было спокойно: ни движения, ни звука. Из оврага тянуло сыростью, а с поля легкий ветерок доносил сильный пряный запах подсыхающей травы. Егоров выпрямился, усмехнулся: "Так, чего доброго трусом станешь, от собственной тени шарахнешься..." Издали он приметил три березки. "Стоят еще сестренки, - подумал Алексей, - а камень мой уцелел ли?" И камень оказался на месте, и папоротник-великан так же закрывал от солнца узкий алый язык на пологом склоне, и в двух шагах догнивали сучья - большая охапка. У Егорова захватило дыхание от волнения. Он осторожно раздвинул шершавые листья: вот она, созданная природой чаша, наполненная голубой водой! Алексей опустился на колени, вгляделся. Здесь, в зарослях, было сумрачно и он уловил слабое мерцание в глубине чащи. Словно золотой дымок клубился в прозрачной синеве, сплетался струйками. Эти струйки-ленты таяли, исчезали, а на их месте появлялись новые. Причудливый узор менял очертания, и вода казалась странно живой, и впечатление это усиливалось теплом, поднимавшимся от чаши. Егоров долго любовался игрой золотых струй, потом склонился еще ниже и напился вдоволь, снова удивившись тому, что волшебная вода словно бы сразу растворилась в теле, наполнив его силой и бодростью. Алексей развязал видавший виды солдатский вещевой мешок и достал оттуда четыре пивные бутылки из темно-зеленого стекла. Он выбрал именно такие бутылки, потому что волшебная вода находилась в сумрачном овраге и солнечные лучи могли ей повредить. Каждая посудина была заключена в футляр из тонких дощечек. Егоров осторожно - почти благоговейно - наполнил бутылки голубой водой, заткнул просмоленными пробками, обернул мягкими тряпками и вложил в футляры. Каждый из четырех футляров также обвязал материей и лишь после этого сосуды опустил в вещевой мешок. А из мешка извлек деревянную шкатулочку и кусочек сосновой смолы. Алексей коснулся алой глины, ласково провел по ней ладонью. Нет, это не обычная глина... Она не скользкая, хотя и смочена водой. Загрубелая ладонь Егорова касалась теплой, бархатистой поверхности. Она была нежна и упруга. Алексей осторожно отщипнул с самого края небольшой комок алой глины, уложил его в шкатулку, в зазор крышки наглухо замазал смолой. Перевязанная крепкой бечевкой шкатулка легла в вещевой мешок рядом с бутылками. "Ну, теперь все... Теперь дело сделано...
– думал Егоров.
– Теперь я ее доставлю... привезу подарок трудовому народу. Теперь всем трудящимся ни хворь, ни рана не страшны..." И тут Алексей услышал, как вдалеке хрустнула ветка. Он сразу словно бы отрезвел, восторга как не бывало. В овраге кто-то находился. У Егорова не было никакого оружия. Но не забылась красноармейская сноровка. Он должен стать невидимым и неслышимым. Как разведчик во вражеском тылу. И Алексей, пригнувшись, скользнул в ближние кусты. Мешок он закинул за спину, чтоб не мешал при движении. Егоров понимал, что выбираться на поле нельзя. Не следовало и подниматься вверх по склону: человек там заметен, потому что внизу темнее. Ветка хрустнула в той стороне, где дорога сворачивала к городу, отклоняясь от оврага. Значит, в город идти нельзя. "Эх, не повидаю Анну, - подумал Алексей, - значит, не судьба... Ну, ничего, я еще вернусь сюда. Ученые, небось, целую бригаду пришлют, и без меня, конечно, не обойдется..." Он чутко прислушивался, осторожно продвигаясь в том направлении, где был дом лесника. Снова хруст ветки. На противоположном склоне. Алексей увидел впереди молодой ельник. Частый, непролазный он стоял темной стеной. Ползком туда... А вот теперь можно встать и вперед, короткими перебежками. Егоров скользил беззвучно и быстро. Пролез сквозь орешник, выбрался на дорогу и припустился бегом. Он бежал почти до самой станции. И только завидев водокачку и крышу вокзала, перешел на шаг...

...Алексей не знал, не мог знать, что смерть была рядом, всего в двух сотнях шагов. По оврагу шел Зыбин. Он приехал сюда, хотя это и было опасно. Он хотел поглядеть на останки загубленного им человека и это стремление оказалось непреодолимым, смяло осторожность. Но желтый пустоглазый череп, не выкатился из-под кучи хвороста. Там ничего не было, хотя Зыбин мог поклясться, что это та самая куча хвороста. И гнилое бревно лежало рядом. Зыбин уехал в тот же день. Он сел во второй вагон, а а седьмом был Егоров. В Москве, на Ярославском вокзале Алексею почудилось что-то знакомое в облике идущего впереди человека - широкие угловатые плечи, скользящая упругая походка. Но человек этот сразу исчез в толпе, и Егоров не стал вспоминать, где его видел...

Войдя в свою комнату и, бережно расставив на столе бутылки и шкатулку (подальше от края, чтобы - боже упаси!
– не задеть, не разбить), Алексей стал размышлять, в какую лабораторию отдать свое сокровище. Ничего путного не придумав, он решил отправиться к Славе, но не в клинику, а в институт, забыв про каникулы. В институте шел ремонт, и Алексей понял, что студента-санитара он не найдет, а перешагнуть порог кирпичного здания в переулке было совершенно невозможно. И тут он увидел Славу, который в дальнем конце коридора заделывал трещину в штукатурке, сноровисто орудуя мастерком. Слава внимательно выслушал Егорова.

– Значит, съездил и привез... Ну, упрям же ты, Алексей. Не боишься, что тебя опять... Ладно, шучу, не сердись.

Он попросил работавшую поодаль высокую белокурую девушку ("Тоже студентка, - подумал Егоров, - сами ремонтируют, не белоручки...") закончить заделку трещины, сбросил халат, вымыл руки.

– Ну, показывай свое чудо...
– Слава долго рассматривал воду, ладил несколько капель на ладонь, понюхал.

– Здорово похожа на обыкновенную. Из речки.

Слава принес тонкую стеклянную колбу, плеснул в нее из бутылки, посмотрел на свет. Вода в колбе была не голубой, а почти бесцветной, чуть зеленоватой. И никаких золотых струек в ней не виделось. "Может, в темноте..." - прошептал Егоров. Слава молча пошел по коридору, открыл дверь чуланчика, в котором хранились ведра, тряпки, швабры. Очутившись в темноте, Алексей жадно смотрел туда, где в руках Славы была колба с водой. И ничего не видел, никакого, даже самого слабого свечения.

– Ладно, Егоров, не хочу тебя разочаровывать, да и нельзя решать без настоящих анализов. Садись на трамвай и поезжай на Никитский бульвар [ныне Суворовский бульвар; трамвайная линия снята] в Фармацевтический институт. Найдешь там одного моего дружка, передашь от меня привет и попросишь разобраться с этим волшебным зельем. Он все сделает по науке. А глину отнеси или лучше пошли по почте в геологоразведочный институт. И записку приложи; что, дескать, за минерал? Может ценный? Попроси ответить. Так и решишь, имеет ли в действительности необычные свойства твоя находка. Будь здоров, заходи!..

В Фармацевтический институт Алексей привез - на всякий случай запечатанную бутылку. Тощий, черный, носатый очкарик - приятель Славы повертел дощатый футляр, буркнул: "Ничего себе упаковочка..." и сказал, что ответ будет через неделю. Семь дней Егоров не находил себе места, томился, плохо спал. При следующей встрече носатый фармаколог вручил Алексею листок бумаги. Егоров вышел на бульвар, сел на скамейку, развернул листок. Читал медленно и не верил глазам. На листке был приговор: "Вода с незначительным содержанием солей магния, натрия, кальция, мода, бария. Реакция - слабощелочная. В осадке имеются следы ниобия, кадмия и некоторых редкоземельных элементов. Существенными лечебными свойствами вода не обладает". Егоров тупо уставился в пространство, ничего не видя вокруг. Удар был жесток. Приговор не подлежал обжалованию, потому что анализ выполняли специалисты, заведомо неспособные ошибиться. Алексей почувствовал сильнейшую усталость. Поднялся, добрел до Арбатской площади, влез в трамвай. Дома вновь развернул бумажку, перечитал, и его охватила злость: "Ах, так... Лечебными не обладает... Существенными... Я вам покажу "существенные..." Егоров достал последнюю бутылку, распечатал, вынул перочинный нож, полоснул по левой ладони у мизинца, сморщился - больно. Смочил порез водой из бутылки. Кровь не останавливалась. На столе стояла глубокая тарелка. Алексей вылил туда всю оставшуюся воду и погрузил в нее пораненную ладонь. В тарелке словно бы заклубился красным дым, потом вся вода окрасилась кровью. Ранка не затягивалась. Кровь все текла...

В аптеке на углу порез запили йодом, Егоров взвыл. Кисть перевязали.

Успокоившись, Егоров стал думать о случившемся.

"Голубая вода спасла меня. Это факт. Рубец под лопаткой - вот он. В Москве вода не остановила кровь, не затянула рану. Это тоже факт. К тому же здесь вода потеряла и цвет, и золотые струйки. И не светилась в темноте. Значит, она исцеляет только не месте. А стоит ее увезти, как она теряет свойства. Как цветок, вырванный из земли. Выходит, что очкастый фармацевт там, в овраге, получил бы от своих анализов иные результаты? Точно! Там бы он обнаружил лечебные свойства и очень даже существенные. Только как затянуть такого очкарика с его мудреной аппаратурой в овраг? Не поедет ведь... Нет, тут нужен иной путь, тут торопиться не следует. Вот теперь уже совершенно необходимо стать геологом. Буду ездить в экспедиции и рано или поздно найду волшебную воду. А рядом - знающие люди. Покажу, как действует "влага жизни", еще раз полосну ножом по руке, подумаешь, дело большое. И анализы можно провести на месте - оборудование в экспедиции наверняка найдется..."

Следующей весной Егоров уехал на Северный Урал. Он стал коллектором копал ямы, перетаскивал оборудование, приборы, провизию, откалывал и паковал по указаниям геологов образцы пород. Алексей многому научился в первой же экспедиции - теперь он умел выбрать месте для временного жилья, натянуть палатку, развести негаснущий всю ночь костер. Он мог теперь отличить коренные породы от осадочных и понемногу начал разбираться в минералах. Егоров чуть было не сбежал, когда гнус и мошка набросились на людей, забираясь сквозь каждую щелку под одежду. Руки, шея, лицо, даже веки у Алексея распухли и горели от укусов. Но он выдержал и эту пытку. Экспедиция завершилась успешно. Егоров получил немалые деньги, и заработка могло хватить до следующей весны. Это было очень кстати, потому что Алексей (он уже учился на рабфаке) хотел зимой сделать "рывок" - сдать экзамены за четыре семестра. Тогда еще год - и институт. Учеба давалась Егорову легко. Преподаватели удивлялись: четыре класса церковно-приходского - и такие успехи... А Алексей догадывался: "Это голубая вода. Она не только рану заживила, не только здоровья прибавила, но - похоже - и мозги поставила на место. Теперь Егоров готов был любой свой успех объяснить действием "влаги жизни"...

На следующий год Алексей попал на разведку золота. Экспедиция кочевала в верховьях Вилюя. Егоров изо дня в день долбил в каменистом грунте "копуши" - полуметровые ямы. Между ними было определенное расстояние, и шли они как по нитке вдоль речной долины. Работа была тяжелая, нудная и пока что не принесла никаких результатов. Коллекторы ворчали; "Нет тут ни пса, ни одной порошинки золота не попалось, понапрасну хребет ломаем..." Но начальник экспедиции был настойчив, работы продолжались.

Однажды ранним утром - до начала работы - Егоров пошел вверх по течению ручья. Он часто совершал такие прогулки, называя их про себя "персональной разведкой". Он искал алую глину, по которой струится голубая вода. Искал упорно - и на Урале, и здесь. Но не находил. Ручей круто сворачивал на юг, долина расширялась. В пределах видимости не было никаких следов алой глины, и Алексей уже хотел было повернуть обратно. Впереди, в нескольких шагах что-то блеснуло. Гам виднелась свежая галечная осыпь. Егоров приблизился, вгляделся и ахнул: над осыпью, в глубокой лунке лежали самородки. Одни были чистые, другие спаянные с кристаллами кварца. Это на языке золотоискателей называлось "карманом" редкостной величины. Егоров скинул с плеча карабин, стянул рубаху, расстелил... На пропотевшей ткани разместилось тридцать девять самородков. Самый крупный был с гусиное яйцо, самый маленький - с лесной орех. Алексей собрал золото, сложил в брезентовую сумку и поспешил к лагерю. Руки у него слегка дрожали. Сумка имела вес немалый - на прикидку около полупуда. Там уже готовили завтрак. Егорова спрашивали, не подстрелил ли он какой-нибудь дичины - всем хотелось свежего мяса. Он отмахивался, шагая к палатке начальника партии изыскателей. Тот сидел на бревне, положив на колени планшет, и что-то писал. Егоров достал из палатки кусок брезента и высыпал на него содержимое своей сумки. У начальника изо рта вывалилась трубка. Через минуту к палатке сбежался весь лагерь.