Мертвая женщина играет на скрипке
Шрифт:
Ах да, еще прыщи. Не забудьте о прыщах.
— И где ты была полдня, если не в школе?
— Гуляла. Бродила по магазинам. Тупила в витрины. Злилась на людей. Почему на меня всегда пялятся?
— Ты красивая.
Гримаса, означающая «ты нихрена не понимаешь в прыщах».
— Ты покрасила волосы в апельсиновый. Удивляюсь, что на тебя пожарная сигнализация не срабатывает.
Гримаса, означающая «я ожидала, что цвет волос что-то изменит в моей жизни, но кругом все равно мрак, тлен и безысходность». С некоторых пор разнообразные гримасы — основная реакция на мои реплики, и я неплохо научился их понимать.
— Я понимаю,
— Да что со мной может случиться?
— Тебе всё перечислить?
Гримаса, означающая «опять эти родительские глупости».
— Ладно…
— Я люблю тебя.
Обнимать не рискую. В лучшем случае раздраженно дернет плечом, отстраняясь. Тактильный контакт — только по ее инициативе.
— И я.
Любить подростков тяжело, но это почти единственное, что мы можем для них сделать.
***
— Мне нужна работа без командировок, Вит. От меня ушла жена, и мне не с кем оставлять ребенка.
— И сколько твоему?
— Моей. Шестнадцать. Сложный возраст.
— Шестнадцать? — Виталик удивленно уставился на меня поверх стакана. — Это сколько же тебе было, когда…
— Неважно, долгая история. Ты можешь меня кому-нибудь порекомендовать? Я опытный журналист, ты же знаешь.
— В этом-то и проблема, Антох, в этом-то и проблема…
— В чем?
— В опыте. Ты не в тренде, коллега. Той журналистики, в которой у тебя опыт, больше нет. Она сдохла, коллега, сдохла, как сучка! Мы по инерции пляшем вокруг трупа, монетизируя последние судороги, но она мертвая сучка. Да ты сам знаешь, чего я… — он поднялся со стула. — Я к стойке, за добавкой. Тебе взять?
— Возьми, — сказал я расстроенно, — чего уж теперь.
Я знал, что он прав. Просто надеялся, что где-то что-то еще теплится. Иашка 3 , в которой я работал, тихо загибалась. Командировочные мне в этом году срезали уже дважды, а задержки зарплаты стали нормой. С тех пор, как медиарынок стал медиафронтом, журналисты не нужны. На их место пришел информационный мобресурс.
3
От «ИА» — информационное агентство. Рудимент информационного общества.
— Ты давно писал настоящую статью, коллега? — глумился надо мной вернувшийся со стаканами Виталик. — С фактологией, анализом, спектром мнений, интервью? Не рерайт пресс-релиза, а классическую работу, за которую не было бы стыдно перед седыми преподами на журфаке?
— Писал недавно, — буркнул я, хватая стакан.
— И что, опубликовали?
— Нет.
— Во-о-от! — он отхлебнул виски. — И не опубликуют. Никто. Нигде. Никогда. Тебя в твоей «иашке» держат только из удивления.
— В смысле?
— Удивляются, что ты готов в любую жопу поехать за те гроши, что тебе платят. Каску под пули подставлять ради репортажа, который все равно потом заменят пресс-релизом Минобороны. Во избежание. «Опытный журналист» — это не преимущество на рынке труда. Это приговор.
— И что мне делать?
— А что ты умеешь делать?
— Могу писать. Могу не писать.
— И все?
— Еще
— Забудь, — отмахнулся Вит, — только такие старперы, как мы, помнят, что значит это слово.
— Эй, мне всего тридцать три, возраст Христа!
— Он успел осознать, что неактуален. И тебе пора.
***
— Ты сегодня не в форме, — отметил Иван, — проблемы надо оставлять за канатами.
— Ты все равно боксируешь лучше, — пожал плечами я, одеваясь.
— Неправда, — покачал он головой, — ты техничней. Просто я моложе.
Ему двадцать семь, и он на пике формы, но я в его годы был круче. Тогдашний я уработал бы его, не напрягаясь, даже на ринге. На улице я его и сейчас порву, но ему об этом знать не обязательно. Я вернулся на ринг не ради драки. Перевалив за тридцатник, начал обнаруживать тревожные нависания над ремнем джинсов. Теперь два раза в неделю посещаю зал. Не фитнесом же мне заниматься?
— Что-то случилось? — спросил Иван. — В семье, на работе?
— Везде, — не стал отрицать я, — но это неважно. Переживу.
— Ну, обращайся, если что. Чем могу.
Иван служит в госбезопасности. У меня нет предубеждений к служивому люду, но надо учитывать, что образ мыслей у них специфический. Так что спасибо, как-нибудь сам.
— Как командировка? — спросил он, когда мы встали у автомата выпить кофе после тренировки.
— Откуда ты знаешь, что я был в командировке? — слегка напрягся я.
— Загар. Ты не из тех, кто ходит в солярий. Кроме того, пропустил тренировку во вторник. Горный тур?
— Он самый.
— Черта зи, шурави? 4 — ухмыльнулся Иван.
— Зу Кандахар та зэм!
— Я думал, военкоров уже не осталось.
— Правильно думал. Мошонки 5 теперь сами себе медиа. В крайний раз даже на натуру пускать не хотели — показали ударные дроны в ангаре, провели брифинг, вручили пресс-релиз и начали выпроваживать. «И смысл?», как говорит моя дочь… Сам не понимаю, что я там делал весь год.
4
— Куда собрался, шурави? — В Кандагар еду (пушту).
5
Неприличное от аббревиатуры МО, Министерство обороны. Журналисты так дразнят штабную медиаслужбу.
— Уходишь? Куда?
— Пока никуда. Не знаю. Как пишут в соц-поинтах: «В активном поиске».
— Ну, удачи. Если что обращайся, я серьезно.
— Ну, спасибо. Если что — непременно.
В принципе, пристроиться в медиаслужбу госбеза можно. Или к тем же мошонкам. Меня даже, наверное, возьмут, если кой-какие старые связи напрячь. Но это жопа. Казенные медийщики — операторы машинного доения аудитории. Скармливают официальную линию нейросетке, потом размещают в таргет-поинтах ИИ-рерайты. Занимаются этим в основном выпускники училищ военмедиа, и гражданского там дальше самой тупой работы не допустят. Сидеть по шесть часов в день куски чужого текста копипастить. Пока и тут нейросетку не подключат. Ни денег, ни удовольствия. Дивный, блядь, новый мир. Мы думали, Третья Мировая будет «хуяк — и весь мир в труху». Но она оказалась Первой Информационной. Всё для фронта, все для победы — каждый пиксел, каждый байт, каждая секунда стрима.