Мертвая зыбь
Шрифт:
— Да, а потом уехал.
— Он, значит, всю ночь пролежал там, под дождем, — сказал Йерлоф.
— Да, — согласился Леннарт, — должно быть, все случилось вчера вечером.
— Поэтому крови немного, — продолжил Йерлоф, — и если и были какие-то следы, то все смыло дождем?
Он и сам до конца не понимал, почему задает эти вопросы и к чему они могут привести. Даже если это и могло показаться кому-то странным, в конце концов, странности — все, что остается у человека на склоне лет.
— У него была кровь на лице, — сказала Джулия, —
Йерлоф кивнул.
В коридоре послышался звук шагов, и в комнату заглянул молодой полицейский.
— Мы уже закончили, Леннарт, — произнес он, — уезжаем.
— Хорошо, но я здесь еще немного побуду.
— Тебе виднее.
В голосе молодого полицейского прозвучало уважение. Может быть, Леннарт заслужил его многими годами работы на страже закона, а может быть, немаловажное значение имел и тот факт, что и отец Леннарта тоже был полицейским, и его убили на службе.
— Вы особенно не гоните, — сказал Хенрикссон.
Полицейский кивнул и вышел.
В дверях показался Йон. Он держал в руке большой коричневый кожаный бумажник. Он потряс его и сказал:
— Три тысячи двести пятьдесят восемь крон. Эрнст держал его в нижнем ящике кухонного шкафа под пакетами.
— Храни его у себя, Йон, — попросил Хенрикссон, — не самый умный поступок — оставлять здесь такие деньги.
— Я могу позаботиться о деньгах, пока не приедут родственники, — пообещал Йерлоф и протянул руку к бумажнику.
С заметным облегчением Йон отдал ему бумажник.
В комнате опять наступила тишина.
— Итак, — сказал Хенрикссон.
Он наклонился вперед и с заметным усилием встал с дивана.
— Я, наверное, тоже поеду.
— Спасибо, что ты… — начала Джулия, пытаясь подобрать правильные слова, — что ты приехал сюда сам.
— Да о чем разговор. — Хенрикссон посмотрел на Джулию: — Никому не позавидуешь — наткнуться на мертвеца. Конечно, за время моей службы такое уже бывало. Я хорошо знаю, что чувствуешь… Одиночество и беспомощность.
Джулия кивнула.
— Но мне сейчас уже лучше.
— Хорошо.
Хенрикссон надел фуражку.
— У меня контора в Марнессе. Если что, заглядывай. — Он посмотрел на Йона и Йерлофа: — Вы, конечно, тоже. Моя дверь всегда открыта. Приходите в любое время. Договорились?
— Обязательно, — пообещал Йерлоф.
Леннарт Хенрикссон попрощался и ушел.
Некоторое время спустя они услышали удаляющийся звук автомобильного двигателя.
— Мы тоже скоро поедем, — сказал Йерлоф Джулии.
Он положил портмоне Эрнста в карман.
— Ты не возражаешь, если мы кое-что посмотрим? — обратился он к Йону. — Я хочу что-то тебе показать — там, снаружи. Как мне кажется, это может быть интересным.
— Мне пойти с вами? — спросила Джулия.
— Да нет, не стоит, не надо.
Они вышли из дома, Йон пропустил Йерлофа вперед. Опираясь на палку, он спустился по ступенькам, обошел крыльцо и направился к краю каменоломни.
— На что мы там смотреть будем? — спросил Йон.
— Это вон там, с краю. Я там кое-что заметил… Вот здесь.
Йерлоф показал вниз, на дно каменоломни, на расколовшийся камень, тот самый, похожий на яйцо или голову. Он разбился на две неравные части.
— Ты узнаешь, что это? — спросил он Йона.
Йон медленно кивнул.
— Эту штуковину Эрнст окрестил камнем Канта, — сказал он наконец, — в шутку, конечно.
— И эта штука кувыркнулась вниз, или как ты думаешь?
— Ну да, наверное, — неуверенно произнес Йон и опять кивнул, — похоже, так оно и было.
— Но летом эта штука стояла за домом, — сказал Йерлоф.
— На прошлой неделе, когда я приезжал к Эрнсту, она была уже здесь, — объяснил Йон. — Я в этом совершенно уверен.
— И что, Эрнст специально ее вниз свалил? — спросил Йерлоф.
— Да, похоже на то.
Друзья задумчиво посмотрели друг на друга.
— Ну и о чем ты думаешь? — спросил Йон.
— Не знаю, я не уверен, — и Йерлоф вздохнул, — но у меня такое чувство, что Нильс Кант мог вернуться.
9
Джулия смотрела, как два убитых горем старика пьют крепкий кофе. Она одолжила белые фарфоровые чашки Эрнста с желтыми эландскими солнышками. Джулия решила сварить кофе, потому что у нее было такое чувство, что печальное событие просто необходимо скрасить хоть чем-нибудь приятным. Йон и Йерлоф сидели на диване и говорили об Эрнсте.
Разговор в общем-то был бессвязным, скорее — фрагменты воспоминаний, какие-то отрывки, вроде того как Эрнст напортачил в каменоломне, когда еще только начинал работать на Эланде. Или о том, как уже в старости он начал делать такие отличные скульптуры. Из этих рассказов Джулия поняла, что, за исключением нескольких лет во время войны, когда Эрнст был матросом, он всю свою жизнь проработал с камнем. Когда в шестидесятых годах каменоломня закрылась, Эрнст остался там на свой страх и риск. Он использовал уже наломанный камень или тот, который можно было легко достать с краев, поднимал его наверх и делал в своей мастерской настоящее произведение искусства.
— Он любил эту каменоломню, — сказал Йерлоф и посмотрел в окно. — Он не представлял своей жизни нигде, кроме как здесь. Если бы у него были деньги, он наверняка выкупил бы это место у Гуннара Льюнгера. Того, что из Лонгвика. Эрнст про камень все знал: какой он бывает, как его добывать, как обрабатывать.
— Лучше Эрнста надгробия не делал никто, — добавил Йон. — Если пройтись по кладбищу в Марнессе или там, в Боргхольме, их сразу заметишь.
Джулия сидела молча и перебирала стопку старых книг, лежавших на придиванном столике. Она внимательно слушала Йона и Йерлофа, но не хотела или не могла вмешиваться в их разговор. У нее перед глазами был мертвый Эрнст, таким, как она его нашла.