Мёртвая зыбь
Шрифт:
Званцев смотрел на него и узнавал прежнего неистового Васю Захарченко, не скисшего, не поникшего, не упавшего духом после потери кресла, а ринувшегося в бой за новое издание. Протестующего письма в Политбюро не требовалось.
В короткий срок он создал журнал “ЧП”, собрал коллектив энтузиастов, находил сенсационный материал, завоевал читателей.
И как прежде был незаменимым оратором, порой упиваясь собственной речью, не слыша и не видя ничего вокруг. Но говорил всегда пылко, содержательно, незаменимый “рыцарь
Глава пятая. Пан-профессор
Не все на свете удается,
Сбываются не все мечты.
И примириться нам придётся
С приходом ночью темноты.
Пульс у Танюши упал до 40 в минуту. Чувствовала она себя скверно, еле двигалась, задыхалась.
Заботливый, всегда внимательный врач Литфонда Анатолий Исаевич печально констатировал:
— Блокада сердца. Сигнал мозга попадает в предсердие, но до желудочка не доходит, идет в обход по клеткам мышц и задерживается. Потому замедленный ритм. Мы ничего сделать не можем.
Это был страшный приговор.
Началось хождение по медицинским светилам. Одним из них был профессор Сыркин, к которому с направлением на консультацию из Поликлиники Литфонда и явились супруги Званцевы. Они всегда ходили к врачам вместе.
Профессор, знаток проблем нарушения ритма сердечной деятельности, был очень внимателен, но особых надежд не вселил.
Тем не менее, Званцев решил отблагодарить его.
Узнав его адрес, он отнес ему на квартиру одну из своих книг с авторской надписью, вложив в нее купюру в пятьсот рублей.
Со стыдом он получил эти деньги по почте обратно с запиской Сыркина:
“Такой договоренности не было. Я консультировал больную по просьбе Литфонда, а за книгу спасибо”.
Званцевы узнали, что в институте под руководством профессора Бураковского есть доктор Григоров, специально занимающийся блокадой сердца.
Попали к нему на прием по рекомендации доктора Люде, работающего там же.
— Ну, вы еще ничего. Своим ходом, не на носилках прибыли, — ободрил профессор пациентку. — Тут или гормональное лечение, или операция на сердце с подключением к нему электрического стимулятора. В приемной сидит в прошлом худощавый молодой человек, он прошел курс лечения. Посмотрите на него. И скажете мне ваше решение.
Выйдя из кабинета профессора, Званцевы поняли Григорова. При одном взгляде на молодого человека Таня пришла в ужас, представив себя в таком состоянии.
Молодой парень превратился в груду мяса и жира. Несколько подбородков подпирали голову, распухшие руки и ноги не вмещались в рукавах и штанинах, выпирая из них. Былая ладная одежда лопалась
Званцевы вернулись в кабинет.
— Я не могу стать таким чудищем. Согласна на любую операцию, — сказала Таня.
— Побочное действие гормонального лечения. Я потому и попросил вас взглянуть на пациента. Значит, поставим вам кардиостимулятор, — пообещал профессор.
И Таня легла в клинику. Она занимала боковой корпус старинной Первой Градской больницы, куда Саша попал после первого припадка эпилепсии.
Но операцию назначали не сразу. Проводили предварительные исследования. Тревожно тянулись дни ожидания.
Званцев бывал у жены каждый день. Он не мог иначе.
Да и она нуждалась в нем, хотя и была поразительно стойкой, не раз удивляя врачей. Так, при двух родах акушерки и доктора вместо крика роженицы, слышали от нее шутки и слова ободрения, хотя, казалось бы, страдалица сама нуждалась в этом…
Супруги сидели в холле, рассказывая друг другу, он о скучных издательских делах, а она о том, чем была взволнована.
— Не могу забыть прелестной девушки из нашей палаты. У нее был врожденный порок сердца. Должны были поставить искусственный сердечный клапан. Она все прихорашивалась перед операцией, словно в театр собралась, попросила у меня губную помаду, свою в волнении не могла найти. И такую красивую повезли на каталке в операционную. А оттуда в такой же каталке — в морг. У нас вся палата была в шоке. До сих пор в себя прийти не можем.
— Разве Григоров занимается и клапанами?
— Нет. Из шести коек палаты только две за ним. Я и мясник с рынка.
— Мясник? У вас же женская палата.
— Женщина-мясник. Здоровенная такая. Ей мясо рубить надо, и блокада сердца для нее — катастрофа. На Григорова вся надежда.
— И для нас тоже.
— Ты знаешь, — со смехом перевела Таня разговор, — здесь нравы более, чем свободные.
— Как тебя понять?
— Разговорились мы с одним больным из мужской палаты. Вечером. Идем по коридору. Из дверей процедурной выскользнула сестра, а за нею вышел дежурный врач, и при виде нас, приглашает: “Можете заходить. Кушетка освободилась”. Я рассмеялась и говорю: “Спасибо. Это не для нас!”
— А что твой спутник?
— А он на полном серьезе: “А почему? Ведь операции у нас у обоих будут на сердце…” Остальное я понять была должна. Я поняла, и пожелала ему спокойной ночи.
— Вряд ли он спал спокойно.
— Я тоже плохо спала. Все чудилась мне девушка с накрашенными губами на операционном столе.
Пребывание Танюши в клинике задерживалось.
— Григоров сказал мне, — объясняла она, — что поставит мне один из шести, посланных ему из-за границы аппаратов типа “Деманд”, поскольку блокада у меня неполная, и сердце порой начинает само биться нормально, а эти аппараты при этом сами выключаются.