Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Не так, — твердо ответил Званцев. — Рассказ “Марсианин” не имеет никакого научного обоснования.
— Вы так думаете?
— Уверен, — сказал он, вставая, приглашенный на трибуну ответить своим оппонентам. Он никогда не видел, чтобы лицо человека покрывалось такой пунцовой краской, как у его милой соседки.
Но это было давно. Гипотеза его не забыта, аргументы же против нее со временем поблекли.
Теперь на трибуне стоял статный американец с мировым именем и, как планетолог, показал малую вероятность встретить жизнь на планетах Солнечной системы.
Дойдя
— Подсчитано, — с горечью заканчивал он свое выступление, — что у нас на Земле ядерных боеголовок хватит 14 раз уничтожить все живое на планете. Но зачем 14, когда хватит и одного раза? — и, подняв сжатую в кулак руку, покинул трибуну.
Два видных американских ученых встретились в Москве в кабинете директора Государственного астрономического института имени Штернберга (ГАИШ).
Планетолог Карл Саган, был рад увидеть своего соотечественника Жака и обсудить с ним проблему неопознанных летающих объектах, считая, что ею необходимо заняться большой, серьезной науке.
И два американца, француз и немец, по происхождению, заговорили на английском языке.
Сопровождающие Жака Валле Званцев, корреспондентка “Фигаро” и переводчик (только с французского) тактично не заходили в кабинет, покинутый и самим директором, и не принимали участие в их оживленной беседе. Званцев был доволен высказанной в зале поддержкой знаменитым ученым его трактовки кольца астероидов. И когда ученые после беседы выходили из кабинета, он к Карлу Сагану по-немецки:
— Если вы, герр Саган, не забыли языка своих предков, то позвольте поднести вам, в знак согласия с вами, свой роман “Фаэты” на немецком языке, написанный под влиянием встречи с Нильсом Бором, — и он вручил американцу изданную в Германии книжку.
— О! Мистер Звантсев? Тунгусс метеоритка, — с трудом произнес тот по-русски. — О’кей! О’кей! Вери гуд? — и потряс Званцеву руку.
Американские ученые, довольные друг другом, распрощались.
— Боюсь, что нам уже пора в отель. Самолеты у вас улетают так рано, — вздохнула парижанка.
— Я доставлю вас в отель на своем “геликоптере”, — с улыбкой заверил Званцев.
— Тогда можно пройтись здесь по чудному парку. Вы еще немножко поспорите с Жаком. И луна всходит.
Они завернули за угол здания. Над деревьями возвышался белый купол обсерватории. В небе зажигались первые звезды. Может быть астрономы, только что слушавшие Сагана, уже припали к своим телескопам, чтобы искать в звездной бездне разумные миры, наблюдать их. Шли тесной группой, чтобы слышать перевод.
— Итак, — глядя на звезды, начал Валле, — Карл Саган подтвердил, что мало надежд на пришельцев с ближних планет. Лететь к нам из разумных миров нужно десятки, а то и сотни световых лет. Если бы за сотни лет наблюдений неопознанных летающих объектов были десятки,
Над деревьями всходила полная луна. Все вокруг становилось странным, необычным.
— А что, — глядя на нее, говорила журналистка, — если у них базы на обратной ее стороне?
— Но до Луны им так же далеко, как до Земли, — возразил Валле. — Должны быть где-то ближе.
— Но где? В Гималаях? В сказочной Шамбале?
— Не думаю, — сказал Званцев. — Скорее всего, наш друг Жак обратился к “Теории подобия и многомерности Вселенной”, на чем зиждется кристаллография.
— Вы прочитали мои мысли, Александр. Действительно, приходится вспомнить, что Вселенная не трехмерна…
— И базы пришельцев не в световой бездне, а совсем близко от нас, — продолжил Званцев. — И мы, возможно, порой ходим по этим базам, не замечая их.
— Да, — подтвердил Валле, — в параллельном мире, существующим вместе с нашей на одной Земле.
— Пардон, друзья мои! — вмешалась журналистка. — Я рассчитывала побывать на рыцарском поединке или, по меньшей мере, на корриде, а гуляю с заговорщиками, слышу пароль ”кристаллография”. Я признаю кристаллы только в кольцах или ожерельях, — и она полюбовалась в лунном свете на свои украшенные пальцы.
— Мадам, — мягко вступил Жак Валле, — мы все объясним вам. Нам с Александром удалось без слов понять друг друга.
— Моим читателям нужны слова, весомые и убедительные, а не чуткое общение под луной влюбленных, хотя бы в науку.
— Надеюсь, мадам, вы найдете такие слова, чтобы представить нашу Вселенную не трехмерной, как угол комнаты, а одиннадцатимерной, — огорошил даму Званцев.
— Вы хотите развеселить меня, мсье? Жак, будьте мужчиной, заступитесь за меня.
— Уверяю вас, он говорит совершенно серьезно, — уверил Валле.
— И он всерьез хочет разрубить меня на одиннадцать частей?
— Что вы, мадам. Я не столь кровожаден. Речь идет, как бы, о совмещенных изображениях. Надеюсь, вам приходилось видеть такое двойное, а то и тройное на экране телевизора?
— Разумеется, — поморщилась француженка. — Если старье и надо ручки вертеть, подстраиваться.
— Вот, вот! — подхватил Званцев. — Мы живем — три мира в одном пространстве, как наложившиеся изображения на телевизионном экране, только отстроиться не умеем…
— Еще два мира, кроме нашего? Этого не может быть. Господь создал один наш мир.
— Вы верующая, мадам?
— Французы все католики. И я тоже.
— Нет, почему же? Были и гугеноты, то есть протестанты. И православная церковь в Париже есть.
— Все они верят священному писанию.
— Значит, вы верите в существование рая и ада?
— Конечно.
— А где они находятся?
Журналистка смешалась и неопределенно сказала:
— Где-то вверху и внизу…
— Но где? В Космосе нет ни верха, ни низа и весь он просматривается. В том числе таким видным ученым, как ваш спутник Жак Валле.