Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Выходит, что История, вроде, ветреной красавицы. Ей бы назад смотреть, а она косится на современность.
— Не побоюсь сказать, что служит ей. Власть меняется, История с ней тоже. Когда в Древнем Египте династия другой уступала место, то новый фараон старался все изображения предшественников уничтожить.
— Значит, Пушкиным быть надо, чтоб “Емельку Пугачева” не разбойником показать, а, вопреки официальной версии, — вождем восставшего народа, — сделал вывод Званцев.
— Другому “разбойнику” не повезло. Не помог
— Может быть, из-за песни, где Степан стал злодеем-Стенькой, княжну что в Волге утопил и в пляс пустился.
— Да, там не поется к чему стремилась его мятежная душа, — закончил Дикуль и заторопился в цирк. — Меня там пациенты ждут.
— Пациенты? В цирке?
— Я вас с ними познакомлю, если вы со мной пройдетесь и останетесь на представление.
— Вы меня, Валентин Иванович, сегодня обогатили, — говорил Званцев по дороге к цирку.
— Да чем? — смутился Дикуль.
— Своей жизнью, упорством, волей, характером и взглядами.
— Ну, что вы, право! Я рассказал лишь то, что произошло на самом деле.
— Вот в том-то и дело, что это с вами было! А вам не кажется, что ваша жизнь сходна с легендой об Илье Муромце?
— Никогда не думал.
— В былине говорится, что Илья Муромец 33 года лежал недвижно на печи. Видно, от рождения был параличным. И в нем копилась внутренняя сила. Странники, радушно принятые его семьей, в нем эту силу пробудили. И он стал богатырем.
— Как будто, так.
— И разница лишь в том, что, вместо странников свою силу вы пробудили сами.
— Вот не думал!
— И выходит, сказочные богатыри вам ближе, чем Пугачев или Разин. Никто не знает, каковы они были с виду.
— О Пугачеве не берусь судить. А Разин, как я думаю, был богатырем духа. А ростом, для меня, так выше крыши.
— Воображение у вас яркое, Валентин Иванович.
— Вот мы и пришли. Пройдем через служебный ход к тренировочной арене.
Она наполнена была водой, превращена в бассейн, и девушки-наяды здесь тренировались в синхронном подводном плавании. У них никак не получалось. Сердитый тренер кричал им со скамейки об их ошибках. Они покорно ныряли вновь, одно и тоже повторяя, пока не получилось четко.
— Нелегкая работенка! — заметил Званцев.
— Цирк — это тренировка, настойчивость, терпение, — ответил Дикуль.
Они сели, наблюдая за отработкой красивейшего номера. И Дикуль говорил:
— Вам покажу свои приборы с грузами на блоках, и больных, которых в цирке я лечу и ставлю на ноги. В том — мое призвание, людям помогать, как сам себе помог — еще одна моя задача! Представьте, мне грозят преследованием за незаконное врачевание без должного диплома и клятвы Гиппократа. Да если б то возможно было, я его самого поднял бы из древнегреческой гробницы.
Немного помолчали, наблюдая, как у девушек все лучше получалось.
— Приготовил номер, — продолжал Дикуль, — автомашину
— Бессовестностью только!
— Преодолеть отсутствие врачебного диплома можно привлечением дипломированных врачей. Один уж есть, хирург, был лечащим врачом в нашей палате. Медицине — первое место. Я — не знахарь. Моя пусть будет лишь система упражнений. Я ни на что не претендую. А вечером, уже скоро, увидите для чего сюда стремился.
Они прошли по коридору. И Званцев встретился с больными, что лежа в креслах, без устали поднимали гири, подвешенные на тросах через блоки. Они тоже лечилимь упорством у тренировочной арены.
— А начальство местное не протестует? — спросил Званцев.
— Напротив, гордятся этим. Они же циркачи, а не жильцы без сердца, которым все ж унять претензии придется. Спасибо Виктору Петровичу. Он своего добился. Помещение нам передали. Можно Центр создавать.
— Наш Виктор любую стену прошибет, чтобы достигнуть цели.
— Вам с вашим братом повезло, — отозвался Дикуль.
Он провел Званцева в зрительный зал с такой же ареной, как тренировочная, но без воды и окруженной амфитеатром мест для зрителей, которые уже появлялись.
Дикуль усадил Званцева в ложу для гостей.
Званцев с братом любили цирк. В детстве оба мечтали о цирковой карьере.
И сейчас он с удовольствием смотрел удивительные номера гимнастов, вспоминая, как профессор теоретической механики в Томске рассказывал на лекции студентам, что ходит в цирк познавать законы механики, и цирковую выдумку считал вкладом в науку.
Восхищала дружба человека с животными. Даже звери охотно слушались его. Медведь, что в тайге заламывал охотника, здесь послушно ездил на велосипеде или плясал под дудочку, как парень на гулянке. И даже голуби слетались, садясь прелестной женщине на плечи. А лошади! О боевых конях звучат легенды, как и об отважных джигитах.
Но вот объявили гвоздь программы:
— Заслуженный артист республики Валентин Дикуль!
Служители в униформах с трудом вытащили на арену гири, штанги и чугунные шары.
Еще за кулисами Дикуль предложил Званцеву попробовать их на вес.
— Я бутафории не допускаю, — говорил он. — Все должно быть натуральным, как и под куполом, откуда падают не куклы… — и он улыбнулся.
Вслед за сложным сооружением, со спиральным желобом для скатывающихся шаров на арену выбежал… гигант.
В обтянутом трико, похожий на статую Геркулеса, скинувшего европейскую одежду… И ростом, словно выше крыши…
А где же Дикуль? Куда делся приземистый бородач?
Но это был, конечно, он! Его глаза, улыбка!