Мертвые бродят в песках

Сейсенбаев Роллан

Теперь люди покинули насиженные, родные места. Что осталось от нашего Синеморья – ты видишь сам. Остались песчаные горы да голая степь, тощая рыба солонее соли да нищий народ… А ведь было время: люди с песнями катались на лодках, переезжая из аула в аул в праздники! Теперь они разбежались по всему Казахстану. И Бог твой не видит этого? Или не своими руками он вершит это?

Больно было старцу говорить такое: он высказал все, о чем он долгие годы думал. И слова жырау той же болью отзывались в сердце Насыра.

– Клянусь тебе, – воскликнул Насыр, – буду молиться день и ночь, и даст Аллах второе рождение Синеморью!

– Хорошо бы так случилось. Мне-то

не придется увидеть этого счастья – пусть хоть наши внуки доживут до этих дней.

Спорили Акбалак с Насыром на эту тему давно, теперь Акбалаку не хотелось раздражать Насыра. Поэтому так примирительно прозвучали его последние слова.

Тут загрохотал гром, яркая молния высветила жилье Насыра. Утихший было к полудню дождь припустил вновь.

– Такая молния может что угодно расщепить… – задумчиво проговорил Насыр.

– Лишь бы человека не задела… – Акбалак продолжал за разговором втирать жир. Он массировал ногу Насыра легкими нажимами на опухоль. – Эй, Бериш, найди-ка в моем хорджуне две дощечки да принеси их сюда… А ты, мулла, потерпи еще чуть-чуть: что уж делать, кости-то немолодые…

Действительно, Насыру стало больно. Он, морщась, попросил Акбалака:

– Да не жалей ты жира, втирай еще…

– Э, Насыр! Теперь нас хоть купай в этом жиру, а легче уже не будет. Придется терпеть. – В голосе Акбалака была строгость.

– В потемках лет не разобрать, мои ли кости постарели или твои пальцы задеревенели, – пошутил Насыр, но тут же вскрикнул от острой неожиданной боли – даже слезы навернулись ему на глаза. – Ака, кажется мне, что кость встала на место…

Акбалак еще раз прошелся пальцами по щиколотке, кивнул:

– Ты угадал, кость на месте.

Он взял дощечки, которые держал перед ним Бериш, приложил их с обеих сторон к щиколотке и туго скрепил чистой тряпкой.

– Через недельку будешь скакать как молодой…

Смыл с рук жир, тщательно, не спеша промыл нож и сунул его в чехол на поясе.

День прошел в разговорах, а когда сели ужинать, Акбалак спросил о Кахармане.

– Пока живет в Семипалатинске, – торопливо ответила Корлан, опережая мужа.

– Да, – кивнул Насыр, – пока еще в тех краях.

– Руководит чем-нибудь?

– Нет, в начальники его что-то не тянет, – опять ответила Корлан, со значением глянув на Насыра.

– Работает капитаном теплохода, водит баржи по Иртышу…

Акбалак вздохнул:

– Что и говорить, люди добрые. Хороший он человек, Кахарман. У нас в Шумгене не забывают его добрых дел. А сколько он сделал для меня! Ни одной моей просьбы не оставил без внимания. Да только твой бог всегда был против хороших людей…

И Акбалак стал дуть на пышущую паром рыбу, потом порезал ее тонкими ломтями.

Насыру помнилась его поездка к давнишнему другу узбеку Фузули, который жил на берегу Дарьи.

Когда реки, впадающие в Синеморье, перегородили во многих местах плотинами, водохранилищами, отводящими воду для риса и хлопка, и когда в море начала исчезать промысловая рыба, Кахарман сказал отцу с горечью: «Вот теперь началось для нас настоящее бедствие». Впервые Насыр видел сына таким подавленным, Кахарман пояснил: – «Начали строить большую дамбу у устья рек». – «Для чего она нужна?» – удивился Насыр. «Для того чтобы убить море!» зло ответил Кахарман. – «Зачем же его убивать? – Это не помещалось в голове у Насыра. – А как же рыба?» – «Рыба, отец, задохнется в соленой воде и погибнет». – «А как же люди, как же народ, который живет у моря?!» –

воскликнул Насыр. – «Народ распрощается с родными местами, люди разъедутся, кто куда», – ответил сын дрожащим от негодования голосом. И тут только он увидел, как сильно напугал, ошеломил отца. Поэтому добавил: – «Не пугайся, отец. Это дело не одного дня. У нас еще есть возможность и время побороться. Но все больше и больше расходимся мы в мнениях с руководством страны. Мне предстоит ехать в Алма-Ату. Если не добьюсь там ничего – полечу в Москву, к Славикову. В любом случае я не буду бездействовать». – «А мне что делать, сынок? – спросил Насыр. – Тебе одному против всех будет трудно…»

Никак не могло это уложиться в голове старика. Море, родное море встало перед его глазами. Словно бы оно говорило ему: «Сражайся, борись за меня, Насыр! Если построят еще одну плотину, – я задохнусь. Они готовят мне медленную, мучительную смерть. Этим они, наверно, решили отплатить мне за все то добро, которое получили от меня люди. Насыр, ты еще увидишь, как рыба, задыхаясь, будет отчаянно выпрыгивать из воды, будет отчаянно бросаться на человека!»

Голос Кахармана прервал глубокую задумчивость Насыра. «Отец, вы поезжайте к Фузули; поговорите в тех местах с людьми, послушайте, что там говорят об этой опасности».

Насыр на следующий день не вышел в море. Временно назначил бригадиром надежного Тошемиша и отправился в дальнюю дорогу, к узбекским хлопкоробам.

Фузули, по своей давнишней привычке передвигая постоянно тюбетейку со лба на затылок, встретил его радостно. Он шутливо отстранил жену от огня:

– Милая, сегодня, когда ко мне приехал мой давний друг, позволь мне собственноручно приготовить для него плов.

Они вышли во двор и стали вместе крошить свежую, пышущую паром баранину. Насыру не терпелось поделиться с другом своей тревогой. Поэтому он начал разговор не дожидаясь плова. Он рассказал Фузули, что море высохнет, если построят очередную плотину на Сырдарье: ключевые источники забьются солончаком, закупорятся; рассказал о том, как туго приходится Кахарману, о том, что будет с людьми, если море умрет…

Фузули слушал Насыра не перебивая. Затем позвал жену и велел принести свежую газету. Когда газета была у Насыра в руках, пояснил: «На второй странице «круглый стол» как раз по этой теме, читай». Насыр уткнулся в газету, а Фузули, возясь с пловом, проговорил: «Собрались московские, таджикские, узбекские ученые – разработали план, как задушить Синеморье. Были там и казахские ученые. Был там и наш с тобой тамыр Жагор».

Жагором Фузули и Насыр называли профессора Егора Шараева. Но Насыр сначала не мог вспомнить: «Кто это? Как ты сказал?»

«Жагор, – напомнил Фузули. – Твой давнишний друг, профессор. Они приезжали вместе со Славиковым к тебе, а ты привозил его ко мне на плов… В общем, читай, а потом поговорим».

В газетном материале, занимавшем всю полосу, группа ученых вела разговор о судьбе моря, они поддерживали друг друга, соглашались друг с другом во всем. Шараев горячо настаивал на строительстве плотины. Его поддерживали узбекские, таджикские ученые, и специалисты мелиораторы Москвы. «А как же мнение простых людей? – подумал Насыр. – Значит, нет никому дела до наших чаяний? И что за чушь плетет Жагор? Он толкует, что исчезновение Синеморья не принесет никакого вреда окружающей среде. Никакого вреда?! Да разве это ученые?! Неужели не понимают они, что вода, отведенная для риса и хлопка из русел Амударьи и Сырдарьи, разольется понапрасну, затопит долину – и здесь образуются болота и топи?!»