Мертвые из Верхнего Лога
Шрифт:
Не успела девушка толком рассмотреть незнакомца, как тот направился к ней. Ее верная подружка Галина, которую всегда от Лады было не отлепить, куда-то запропастилась, что тоже было странно. И вообще, тот вечер был скроен из странных случайных совпадений, точно одно из тех пестрых лоскутных одеял, которые лежали в сундуке матери и предназначались в приданое дочкам. Лада прекрасно помнила, как, перехватив взгляд черноволосого мужчины, открыто ему улыбнулась. Помнила, что он ей понравился. Но в ее чувстве было что-то… синтетическое. Как будто ее приязнь не из сердца проросла, а была подсажена уже существующим, причем шипастым растением.
Лада прекрасно помнила, как мужчина приблизился и у нее вспотели ладони. А дальше — провал. О чем он заговорил? Улыбнулся ли? Хунсаг ведь не из улыбчивых — его красиво линованное морщинами лицо обычно было спокойным и непроницаемым. Но, может быть, он сделал для нее, хохотушки, исключение? Позже Лада поняла, что такое не более вероятно, чем конец света по майанскому календарю, но ей было приятно предполагать последнее. (Об этом любил поговорить Хунсаг, версия и человеческая реакция его почему-то забавляли. Лада жила возле этого мужчины чуть больше двадцати лет и знала, что Хунсаг может заставить любого подчиниться свой воле. Ему, опытному гипнотизеру, достаточно было лишь поймать взгляд жертвы. Да, она знала, знала, но все-таки глупо и упрямо надеялась, что в тот вечер мужчина, которого Лада любила много лет и ради которого отказалась от дома, матери, сестер, привычной предсказуемой реальности, был с нею просто человеком.)
Мужчина увел ее в лес.
Лада помнила, как они молча шли по влажному полю, новый знакомый — чуть впереди. У него была быстрая уверенная походка — ей приходилось почти бежать, чтобы не отстать.
Почему она шла за ним?
Было около одиннадцати вечера, небо ясное, надкушенная луна лила тусклую ртутью на верхушки елей. Ладе совсем не было страшно, даже несмотря на странный антураж: молчаливый неулыбчивый незнакомец, лес, ночь. Наоборот, рядом с ним она чувствовала себя надежно защищенной.
Долго ли шли, Лада не помнила. Да и что было потом, вспоминалось нервным пунктиром. Ее уронили на мох, теплый и влажный, луна плясала канкан над головой, горячее дыхание мужчины пахло смолой и патокой. Девушку словно терзала стая волков, она чувствовала на теле десятки рук, хотя мужчина был один. Треск ткани, сбившееся дыхание, глухой вскрик, с утробным бульканьем вырвавшийся из горла, дугой выгнутая спина, влага на бедрах, соль и мед на губах, горячий пульс в висках… А в какой-то момент Лада разглядела лицо мужчины — глаза его были странно пусты.
Она пришла в себя утром. Во рту было сухо, больно ломило спину, и почему-то хотелось плакать. Как будто ей душу вспороли и выпотрошили внутреннее солнышко. Девушка и заплакала — беспричинно, горько, как ребенок.
Кто-то потрепал ее по плечу. Вздрогнув, Лада обернулась и обнаружила, что ночной мужчина все еще рядом. Сидит, прислонившись спиной к березе, смотрит пристально и серьезно. И вот что удивительно: Лада вся помятая — сухие травинки в спутанных волосах, порванное платье, под ногтями земля, на ляжках запекшаяся кровь, а он — аккуратно причесан, свеж, и рубаха словно только что поглаженная.
— Пойдешь со мной? — спросил мужчина буднично.
И Лада сначала машинально ответила: «Да!» — а только потом уточнила: когда, куда и кто он, собственно, такой.
— Меня зовут Хунсаг. Пока этого достаточно.
— Как? — округлила прояснившиеся глаза Лада. — Что за имя такое странное?
— Уж какое есть, — скупо усмехнулся он. — Так пойдешь? Или я зря здесь время трачу?
— А… Что же я своим скажу?
— Ты им напишешь. Позже.
— А мы… далеко поедем?
— Не очень. И не поедем, а пойдем. Пешком.
Лада закусила нижнюю губу. Если пешком, стало быть, это совсем рядом. Значит, близко к своим — к маме, сестрам, подруге Галине. Она сможет вечером сбегать домой и предупредить. И тогда никакого письма не понадобится. А ему можно ничего и не говорить, Хунсагу-то. Вон как смотрит — вроде бы и ласково, а с холодком.
Вот все удивятся, когда она расскажет! Все это так на сказку похоже, даже не верится. Только вот… В сказках-то принцы встают на одно колено и предлагают сердце и полцарства еще до того, как по ляжкам будущей принцессы потечет кровь.
— Женой моей будешь, — словно мысли ее прочитав, сказал Хунсаг. Сказал утвердительно и ни капельки не волнуясь.
Лада поднялась с земли и одернула порванную юбку.
— Где же ты живешь? В деревне или в городе? Как я появлюсь там в таком виде?
— Не переживай. Тебе больше не придется заботиться о таких вещах. Я это беру на себя.
Напружинив длинные сильные ноги, он одним точным кошачьим движением поднялся с земли. И Лада пошла за ним. Попыталась еще о чем-то расспросить, но мужчина не ответил, только ускорил шаг. Шел он немного быстрее Лады — так, что девушка не могла догнать его и пойти рядом. До самого вечера она больше не увидела его лица — только затылок и спину.
Двигалась Лада в каком-то оцепенении, не мечтая и не предвкушая, полностью отдалась ходьбе, мерному своему дыханию. И только когда покрасневшее солнце коснулось еловых верхушек, вдруг осознала, что идут они целый день, без отдыха, а вокруг все тот же лес.
И снова странный спутник словно прочитал ее мысли. Хунсаг остановился так резко, что Лада, споткнувшись, налетела на его спину.
— Здесь, за теми березами, есть родник. Можно попить. У нас есть четверть часа, потом придется идти дальше.
— Но я устала! — возмутилась Лада. — Я голодная! Если бы ты сказал, что это так далеко, я бы лучше машину наняла. Заодно и вещи мои сразу перевезли бы.
Лицо Хунсага оставалось непроницаемым.
— На машине к нам не проехать. А если устала… Подойди, сейчас все пройдет.
Лада доверчиво сделала шаг вперед, он протянул руки, и длинные смуглые пальцы запутались в ее волосах. Девушка и понять ничего не успела, как голова ее вдруг взорвалась оранжевым фейерверком боли. У нее перехватило дыхание. Никогда Лада не испытывала ничего подобного — ни когда, упав с лошади, сломала руку в двух местах, ни когда, неловко споткнувшись, вылила на ногу кастрюлю кипящего варенья (шрамы на всю жизнь остались, и на клубничное варенье она смотреть без гримасы не могла).