Мертвые, вставайте!
Шрифт:
– Я жил в гостинице «Дунай», – сказал Массой. – Неказистое заведение, но у меня свои привычки. Это совсем рядом с отделением SODECO в Париже.
– Наплевать, – повторил Легенек.
Вандузлер сделал ему знак слегка сбавить обороты, и Легенек сел, предложил сигарету Массону и закурил сам.
– Слушаю вас, – сказал он, снизив тон.
– Я был там в ту ночь, когда убили господина Домпьера. Хуже всего, что утром я, ни о чем не подозревая, сел в машину, а в это время тело лежало совсем рядом, как мне
– Да, и что?
– Так вот, это было в среду утром. Я поехал прямо в SODECO и оставил машину на подземной стоянке.
– И на это наплевать, – сказал Легенек.
– Да нет, не наплевать! – взвился вдруг Массой. – Если я привожу вам эти подробности, значит, они крайне важны!
– Извините, – сказал Легенек, – я измотан. Дальше!
– На следующий день, в четверг, я поступил точно так же. Я посещал трехдневные курсы. Парковал машину на подземной стоянке и возвращался в отель затемно, пообедав со стажерами. Уточню, что у меня черная машина. Девятнадцатая модель «рено», с очень низким кузовом.
Вандузлер снова сделал знак Легенеку, пока тот не сказал, что ему наплевать.
– Вчера вечером курсы закончились. Так что утром мне оставалось только расплатиться в гостинице и не спеша возвращаться в Гренобль. Я вывел машину и остановился у ближайшего гаража, чтобы залить полный бак. Это гараж, где заправочные насосы стоят снаружи.
– Успокойся, ради бога, – шепнул Вандузлер Легенеку.
– И тогда, – продолжал Массой, – впервые с утра среды я обошел вокруг своей машины среди бела дня, чтобы открыть бак для горючего. Бак размещен с правой стороны, как на всех машинах. Тогда я ее и увидел.
– Что? – спросил Легенек, внезапно насторожившись.
– Надпись. На запыленном переднем правом крыле, совсем низко, была надпись, сделанная пальцем. Я сначала подумал, что это работа мальчишек. Но мальчишки обычно пишут на ветровом стекле, и они пишут: «Помой меня». Тогда я встал на четвереньки и прочел. У меня черная машина, на нее ложатся и грязь, и пыль, и надпись была очень отчетливой, как на доске. И тогда я понял. Это Домпьер написал на моей машине перед тем, как умереть. Он ведь не сразу умер, да?
Наклонившись вперед, Легенек буквально затаил дыхание.
– Нет, – сказал он, – он умер через несколько минут.
– Значит, когда он лежал на земле, у него хватило времени и сил протянуть руку и написать. Написать на моей машине имя своего убийцы. Повезло, что с тех пор не было дождя.
Две минуты спустя Легенек звал полицейского фотографа и мчался на улицу, где Массон припарковал свой черный и грязный «рено».
– Еще немного, – кричал Массон, несясь за ним, – и я запустил бы ее в мойку. Невероятная штука жизнь, правда?
– Вы свихнулись, что оставили подобную улику прямо на улице! Кто угодно может нечаянно стереть ее!
– Представьте себе, что мне не позволили припарковаться во дворе вашего комиссариата. Таковы, как они сказали, предписания.
Трое мужчин опустились на колени перед правым крылом. Фотограф попросил их отодвинуться, чтобы он мог сделать свою работу.
– Один снимок, – сказал Вандузлер Легенеку. – Мне нужен один снимок, как только будет возможно.
– Чего ради? – возмутился Легенек.
– Ты не один распутываешь это дело, сам знаешь.
– Даже слишком хорошо знаю. Получишь свой снимок. Зайди через час.
Около двух часов дня Вандузлер высадился из такси у Гнилой лачуги. Такси дорого стоило, но минуты тоже шли в счет. Он быстро вошел в пустую трапезную, схватил так и не обмотанную тряпкой швабру и семь раз звонко ударил в потолок. Семь ударов означали «Спуск всех евангелистов». Один удар требовался, чтобы позвать святого Матфея, два удара для святого Марка, три для святого Луки и четыре для него самого. Семь – для всех. Эту систему разработал Вандузлер, потому что всем надоело попусту бегать вверх-вниз по лестнице.
Матиас, который возвратился домой, спокойно пообедав у Жюльет, услышал семь ударов и, прежде чем спуститься, отстучал их Марку. Марк передал сигнал Люсьену, который оторвался от чтения, пробормотав: «Всем на передовую. Выполнять задание».
Минуту спустя они собрались в трапезной. Выдумка со шваброй была действительно удобной, только портила потолки и не позволяла сообщаться с внешним миром, как по телефону.
– Готово? – спросил Марк. – Гослена схватили или он успел застрелиться?
Прежде чем заговорить, Вандузлер проглотил большой стакан воды.
– Представьте себе человека, которого только что несколько раз пырнули ножом и который знает, что он вот-вот умрет. Если у него еще достает сил и средств оставить послание, что он напишет?
– Имя убийцы, – сказал Люсьен.
– Все согласны? – спросил Вандузлер.
– Это очевидно, – сказал Марк.
Матиас кивнул.
– Хорошо, – сказал Вандузлер. – Я думаю так же, как вы. И за мою карьеру мне встречалось множество подобных случаев. Жертва, если может и если знает своего убийцу, всегда пишет его имя. Всегда.
С озабоченным лицом Вандузлер вытащил из куртки конверт, в котором лежала фотография черной машины.
– Перед тем как умереть, – продолжал он, – Кристоф Домпьер написал на запылившемся кузове машины имя. В течение трех дней это имя гуляло по Парижу. Владелец машины обнаружил надпись только сейчас.
– «Жорж Гослен», – сказал Люсьен.
– Нет, – сказал Вандузлер. – Домпьер написал «София Симеонидис».
Вандузлер швырнул снимок на стол.
– Живой труп, – пробормотал он.