Мертвых не судят

Руденко Борис Антонович

— К сожалению, ничего больше мы не можем, как только честно говорить о том, что видели. Ведь они, мерзавцы, пугают только, на страх наш надеются. Ничего они не могут, не посмеют! И я вот о чем хочу вас попросить: давайте пойдем завтра к прокурору. Вот такая просьба — не в ресторан, не в библиотеку — смешно, да?

— Нет, — качнула головой Валя.

— Ну, не к прокурору, так к генералу какому-нибудь. Я не знаю. Но чтобы — вместе. Пожалуйста, помогите мне. — Кротов импульсивно сжал ее руку. — Да и не во мне, собственно, дело. Нельзя бояться. Нельзя

всю жизнь бояться! Я не очень понятно говорю, да?

— Все понятно, — сказала она. — Только я не знаю… Неудобно… То так говорила, а теперь так… В милиции за это, я понимаю, хвалить не станут.

— Мы объясним. Должны нас понять, обязательно. А если не поймут — черт с ними! Мы же правду станем говорить!

— Ой, не знаю я, — сказала Валя в сильном сомнении. — А если они ко мне, как к вашей девушке?..

— Да нет же! Нет! — горячо начал Кротов и осекся. — Если честно, то, конечно, это не исключено, — угрюмо подтвердил он, сразу утеряв воодушевление. — Пугать они большие мастера. Да, в общем, чего я вас уговариваю — сам не пойму.

— Я согласна, — внезапно сказала Валя. — Все равно уезжаю завтра после экзамена. Если и придут — не найдут. Куда надо явиться-то?

Кротов даже растерялся.

— Давайте с утра встретимся…

— Ой нет. У меня с утра экзамен.

— А когда?

— В час… или давайте в два.

— Там, около милиции. Знаете где?

Валя кивнула.

— Жалко, подруга ваша уехала, — сказал Кротов. — Втроем бы еще лучше было.

— Нет, — Валя тряхнула головой. — Надежда бы не пошла.

— Почему?

— Не пошла бы, — повторила Валя. — Бесполезно.

И только сейчас, спохватившись, выдернула свою руку из ладони Кротова.

— До завтра…

Кротов провожал ее взглядом. У освещенного подъезда она обернулась и махнула ему рукой.

Слева, в тупичке, скрытый буйным кустарником, который дворники то ли из жалости, то ли по лености не подрезали много лет, притаился знакомый желтый «жигуленок». А напротив его подъезда, на скамеечке лениво развалились две темные фигуры. Домой бы Кротов не попал даже бегом — его бы непременно успели перехватить.

Но состязаться в скорости с кем бы то ни было сейчас он не намеревался. Как пробраться в свою квартиру незамеченным, он знал заранее. Слегка настораживало его лишь то, что враги так просто позволили себя обнаружить. Может, потому, что были они элементарно тупы и ленивы? А может, и не пытались укрыться, имея, как и прежде, главной своей целью напугать Кротова до трясения поджилок? Но это Кротов тоже был не намерен выяснять.

Он сделал большой круг по соседним улицам и вышел к своему дому с противоположной стороны. Здесь к торцу здания — глухому, без единого окошка — была приклепана вертикальная лестница до самой крыши, по которой жильцам надлежало, вероятно, покидать дом в случае пожара. Чтобы не служить постоянным соблазном для дворовых мальчишек, начиналась она в двух метрах от земли. Но мальчишки по лестнице все равно лазали, лазал и Кротов в свое время. Активнее же всего лестницу использовали

для отдыха вороны и голуби, окрасив каждую ступеньку до самого верха своим пометом в белый цвет.

Оглядевшись по сторонам, Кротов подпрыгнул и зацепился за нижнюю перекладину, довольно ловко подтянулся, а через секунду уже карабкался вверх, цепляясь за железные перекладины. Если б не наступила темнота, Кротова бы обязательно приняли за квартирного жулика или сумасшедшего. В последний раз он ходил этой дорогой лет двенадцать назад. Но помнил путь прекрасно.

Забравшись на крышу, пошел к чердачному окну. Кровля под ногами предательски погромыхивала, впрочем, не слишком сильно. Темнота на чердаке была абсолютной, непроницаемой и даже слегка материальной — у Кротова сразу защекотало в носу, захотелось чихнуть. «Вот пылищи-то, — подумал он. — Измажусь к черту!»

Нашарив в кармане коробок, чиркнул спичкой. Колеблющийся огонек освещал дощатую дорожку к двери, тени стропил прыгали, как летучие мыши, где-то в углу беспокойно завозился сонный голубь.

Дверь должна быть не заперта, Кротов недавно заходил на чердак, отыскивая дощечку для каких-то квартирных нужд. Он изо всех сил приподнял дверь на петлях, одновременно нажимая плечом. Она открылась легко и тихо, словно бабочкино крыло. Кротов вышел на площадку и прислушался: тишина. Тогда, скинув ботинки и держа их в руках, Кротов бесшумно спустился к своей квартире.

Оказалось, что дома никого нет. Кротов вспомнил, что соседка собиралась уезжать на лето к матери, и догадался, что отъезд уже состоялся. Тем спокойнее…

Свет Кротов зажег лишь в ванной и приоткрыл дверь: с улицы окна оставались темными, а передвигаться по квартире теперь можно было без риска стукнуться об углы или мебель. И телефонный аппарат в коридоре был освещен вполне достаточно.

Прежде всего Кротов набрал номер Лены. Подошла мать.

— Лену будьте любезны.

— Кто спрашивает?

— Это Александр.

— Она не может подойти, — без колебаний ответили Кротову и положили трубку.

Он тут же набрал номер еще раз.

— Позовите, пожалуйста, Лену, — холодно и упрямо сказал он. — Это очень важно.

— Не будьте назойливым, молодой человек, — неприязненно ответила мать Лены. — Уже поздно. Лена спит.

Но за пределами прямой акустической зоны Кротов различил голос Лены, услышал короткий спор, а потом голос Лены произнес в трубку:

— Я слушаю!

— Лена, это я.

— Я слушаю. Да.

— Леночка, я хотел узнать… как твои дела?

— Нормально, — замкнуто сказала она.

Рядом с трубкой что-то раздраженно бубнила мать.

У меня все в порядке, — повторила Лена. — Знаешь, Саша, пока не нужно мне звонить.

— Но почему?

— Не нужно, — сказала Лена. — Я тебе сама позвоню.

— Когда? Ты извини меня, но я беспокоюсь… кроме того, у меня есть кое-какие новости.

— Беспокоиться не надо. Папа все сделал, как нужно.

— Что сделал твой папа? Я тоже кое-что сделал. Может быть…