Мёртвый город
Шрифт:
Желание было таким сильным, что Рэлек едва не поддался ему. Остановился, глянул вниз... и тут же зашипел от боли - в правую ладонь, аккурат под мизинцем вонзилось нечто острое. Торчащий из стены огрызок изъеденного ржой металла легко проткнул перчатку и вспорол живую плоть. Бесы и пламя! Надёжно упершись ногами в стены колодца, он оторвал от стены пострадавшую руку. Под кожей перчатки ладонь тут же стала намокать от крови. Боль отрезвила, вернула ясность мысли... следом за ней накатил запоздалый страх. Да что же это с ним такое?! Ведь ещё бы чуть-чуть...
Не позволяя себе расслабиться, Рэлек снова полез вверх. Подальше от бледно-зелёного круга, который теперь пугал его больше, чем манил. Одолевая пульсирующую в ладони боль, стараясь не обращать
Сперва Рэлек попытался просто поднять люк головой, но тот даже не шелохнулся - то ли его что-то держало снаружи, то ли со временем металл "прикипел", то ли крышку и вовсе заварили ещё в незапамятные времена. Не подпуская к себе панику, он поднялся чуть выше, упёрся в дно люка спиной и изо всех сил толкнул. Что-то хрустнуло, заскрипело, и препятствие поддалось его напору, пошло вверх и секунду спустя уже с грохотом упало на камни. Сделано!
Только и оставалось, что выбраться и бросить прощальный взгляд в колодец... И почувствовать, как по хребту рванули наперегонки колючие ледяные мурашки. В круге зелёного света показалось что-то, чего минуту назад там не было. Что-то гибкое, подвижное, осторожно шевелящее не то длинными усами, не то тонкими передними лапами. Разглядеть существо толком не получалось - оно напоминало ожившую тень, наполовину материализовавшегося призрака, чьи очертания невозможно схватить взглядом. Узкое тело, многочисленные суставчатые конечности... Или вовсе не многочисленные и не суставчатые? Наваждение, да и только! Лишь глаза блеснули снизу вверх отчётливо, словно две стальные иглы протянулись со дна колодца, укололи холодным нечеловеческим интересом...
Рэлек опомнился, когда тяжёлая железная крышка лязгнула, накрывая выход из подземелья. Для надёжности придавил её сверху увесистым каменным обломком, и только теперь позволил себе оглядеться.
Из туннелей он вылез где-то посреди города, в узком и полутёмном ущелье переулка. Два дома высотой под добрый десяток этажей сжимали пространство шириною всего в несколько шагов. Обе выходящие на переулок стены были глухими. Обветшавшие, с остатками облупившейся краски и торчащим из трещин чёрным мхом, они больше походили на отвесные скалы, чем на творение человеческих рук. Мостовая, вздувшаяся и растрескавшаяся, усыпанная осколками кирпичей и кусками древней штукатурки, лишь усугубляла впечатление. И больше вокруг - никого и ничего.
Только теперь он понял, что устал. Не телесно, это была скорее рассудочная усталость. Прогулка по старым туннелям Мертвеца стоила ему, в сущности, лишь мокрых ног, грязной одежды и царапины на ладони. А ведь Чейд говорил: "Соваться в эти норы - безумие. Но разве у нас есть выбор? Ты везунчик, должен дойти".
Везунчик... Самый удачливый из неудачников, если верить старине Тэнгеру.
Отойдя от закрытого колодца, Рэлек сел у стены, насквозь пробитой широкой трещиной. Из щели у самой мостовой торчала корявая низкорослая берёзка. Протянув руку, он погладил мелкие листочки и прикрыл глаза.
После подземной темноты, после постоянного ощущения чужого присутствия за спиной, после игл чужого, чуждого взгляда, не хотелось думать о том, что здесь, при свете дня, может быть даже опаснее, чем там, во мраке.
"Передохни. Минут пять отдыха тебе не повредит".
"Ты... сам-то поспать не хочешь?"
"Я никогда не сплю. Отдыхай..."
Пять минут протекли сухим песком сквозь пальцы. Оторвавшись от стены, Рэлек поднялся и посмотрел направо... налево... Идти-то нужно, но вот вопрос - куда?
"Главное - не уйди к центру".
"У меня своя голова на плечах... Лучше подскажи, в какой стороне этот центр".
"Раз голова есть, сам
"Так и думал, что проку с тебя..."
На всякий случай Рэлек поднял руки к лицу и внимательно их рассмотрел, сосредотачивая внимание на каждом пальце. Потом негромко произнёс вслух:
– Рэлек крут, третий Круг, у стрелка сорок рук, и когда враги вокруг, Рэлеку стрелку руки - лучший друг.
Он прислушался к звучанию собственного голоса, прислушался к собственным мыслям. Кажется, порядок: зрение не "плывёт", смутного звона в ушах нет, язык не заплетается. Сердце Города сегодня бьётся ровно, либо Рэлек находится от него достаточно далеко. И то, и другое - хорошо. Тогда выбор пути можно предоставить интуиции: просто ещё раз посмотреть по сторонам... и пойти направо. Почему-то эта часть переулка показалась ему дружелюбнее.
Рука побаливала, но насчёт неё он не беспокоился: с его живучестью бояться царапин просто глупо. Воспаление? Инфекции? Такое не про него. Скоро пройдёт и усталость - прямо на ходу, через лигу или две бодрого пешего шага. Нож и пистолет в кобуре... Ха! Это даже не марш, всего лишь прогулка налегке! В Дицхольме их так не баловали. Рэлек улыбнулся, вспоминая.
4 .
Марши он возненавидел искренне, от души. Пробежки по утрам длиной в десять лиг - ничего, привык. При его неутомимости, Рэлька выдерживал их почти без труда. Штурмовой полигон, прозванный меж нойдами "буреломом" - то дрянь, конечно, похуже, но тоже привыкнуть можно, а вот марши... Дождь падает из прохудившегося неба, как из гигантской лейки. Раскисшая, превратившаяся в сплошную жидкую грязь, дорога с жадным чавканьем глотает ноги аж до середины голени и отчаянно пытается не упустить добычу; если бы не тугая шнуровка, она ботинки давно бы стащила и, наверное, по-настоящему сожрала. Изо рта белёсыми облачками вырывается пар; холодно, одежда промокла насквозь, и хоть немного согреться под ледяной моросью помогает только непрерывное движение. Три минуты ходьбы, две - бега, и так до бесконечности. А плечи оттягивает лямками ранец, набитый речным песком; который, отсырев, потяжелел уже, кажется, втрое.
За три месяца он привык к режиму, что поначалу казался поистине адским. Подъём до рассвета, пробежка, зарядка; после завтрака - короткий отдых, затем два часа занятий в учебных классах: математика, чистописание, юридическое право, география, история Бастиона; потом - силовая подготовка, рукопашный бой или "бурелом", а после обеда, перед вечерней пробежкой, ещё два часа "учебки". И не реже двух раз в неделю - марши. Пока что без оружия, с одними лишь ранцами за спиной. На марши исправно выходила вся десятка, даже спириты шлёпали по грязи наравне с остальными.
– Не сбиваем темп!
– из пелены дождя вынырнул Тэнгер.
– Живее ногами перебирайте, неудачники! Двигаетесь точно замороженные! Смотреть на вас больно!
Рюкзака при мастере-наставнике не было, человек-гора, как обычно, шёл налегке. В отличие от маршей, Тэнгера ненавидеть не полагалось. А любить... ну, как можно любить гвоздь, забитый тебе по самую шляпку в любимую задницу? Он не орал, не брызгал слюной, не оскорблял и не распускал руки. Он даже не наказывал! Самое большее - говорил громче обычного и хмурился, когда требовалось показать своё недовольство. При этом все быстро уяснили, что по-настоящему недовольный Тэнгер становится похож на каменную статую, делается бесстрастен и говорит ровным, почти безжизненным тоном. Гигант просто командовал, отдавал распоряжения, и никто не смел отказаться от выполнения этих команд и распоряжений, но вовсе не потому, что Тэнгер имел на это право как мастер-наставник, вовсе нет. Его попросту невозможно было ослушаться. Человек-гора, не будучи ментатом, словно гипнотизировал свою жертву, заставляя её подчиняться. Разум, получив указание, ещё только обдумывал его, а тело уже куда-то спешило, чтобы выполнить очередное поручение.