Мертвый кортеж
Шрифт:
— Боги… — протянул циркач, глядя, как осыпаются жалкие ошметки плоти с желтых костей. — Но это… это несправедливо…
— Давай вернем ее в Покой! — воскликнул я, пытаясь воззвать к его разуму. — Позволь ей уйти, если она тебе действительно дорога!
— Но Остин ведь говорил… — мотая головой, прошептал убийца.
— Кем бы ни был этот твой Остин, он врал, — безжалостно констатировал я.
— Но… зачем ему это?
— Давай ты поищешь ответ на этот вопрос чуть позже, ладно? А пока притормози свою неуемную девушку, чтобы она не рассыпалась раньше, чем я снова отправлю ее несчастную душу в Покой.
Циркач нехотя подчинился. Осторожно взяв воскрешенную за ветхие плечи, он бережно уложил бедняжку обратно в гроб. Изо рта ее не вырывалось ни звука, а глазницы были черны, словно две бездонные ямы.
От былой Клары не
Не под силу никому.
Пока я читал заклятье отзыва, Клара трепыхалась, но крайне вяло: усилий, чтобы удержать ее в гробу, практически не требовалось. Наконец душа покинула скелет, и по моему кивку циркач медленно убрал руки. Некоторое время он молча созерцал останки возлюбленной, после чего повернулся ко мне и заявил:
— Отправь меня следом, Гиллиган.
— Что? — не понял я.
— Я не хочу жить без Клары. Я люблю ее. Всегда любил. Если это правда и она уже никогда не вернется в мир живых, я хочу отправиться следом за ней. Верни мою душу в Покой.
Похоже, он и вправду не знает главного подвоха некромантии, иначе уже пустил бы мне пулю в лоб и счастливо умер. Видимо, я должен был поблагодарить таинственного Остина за то, что он по каким-то причинам ввел моего незадачливого пленителя в заблуждение и тем самым невольно спас меня от смерти.
— Читай свое заклятье, Гиллиган, — поторопил циркач, снимая с головы Клары обруч и нахлобучивая его себе на голову. — И покончим с этим.
— Не так быстро, — покачал головой я.
Раз он думает, что моя смерть лишит его возможности отправиться в Покой, на этом можно и нужно сыграть.
— Почему это? — нахмурился зомби.
— Я не сделаю этого, пока не узнаю, кто ты такой и кто такой этот твой Остин, о котором ты вечно толкуешь, — беззастенчиво заявил я.
Он потянулся к револьверу, который торчал из-за пояса.
— Эй-эй-эй, полегче, парень! — криво улыбнувшись, воскликнул я. — Хочешь меня убить? Понимаю. Но не забывай, что повлечет за собой моя смерть. Если я умру, твоя душа никогда не вернется в Покой. Поэтому не обманывайся: я нужен тебе живым.
Сердце мое при этой лжи бешено колотилось, но иных аргументов против его ярости у меня попросту не было. Оставалось надеяться, что он достаточно сильно любит Клару, чтобы ради воссоединения с ней принять мои правила игры.
По счастью, трюк сработал. Циркач нехотя убрал руку от револьвера и прорычал:
— Что ты хочешь услышать, Гиллиган? Спрашивай, и покончим с этим! Я устал бродить по миру живых без нее!
— Ну, если ты всерьез намерен отправиться в Покой, почему бы тебе напоследок не рассказать мне всю свою историю, от начала и до конца? — я продолжал наглеть, благо ситуация к этому располагала. Да, у него была пушка, но в данном случае куда ценней было иное оружие, которым обладал я, — моя собственная жизнь. Ее наличие позволяло мне торговаться. — Через несколько минут ты будешь уже мертв, так не все ли равно? Баш на баш, незнакомец. Ты расскажешь мне все, что я хочу знать, а за это я позволю твоей беспокойной душе отправиться в Покой, к Кларе.
Он долго кусал нижнюю губу, а потом нехотя произнес:
— Мое имя Том Кастор, и я — прирожденный гимнаст.
Я едва сдержал самодовольную улыбку. Моя догадка насчет его ремесла оказалась верна.
— Тринадцать лет тому назад я поступил на службу в бродячий цирк господина Приджиони — напыщенного, но весьма щедрого тролля, — пустился рассказывать Том. — Он, как и публика, сразу оценили мой талант. Народ на выступления валил толпами, и я самозабвенно парил под куполом, своими трюками поражая людей по всему королевству. Приджиони был доволен, ведь деньги рекой текли в его огромные карманы. Однако все когда-то приедается, и мои полеты тоже вскоре утомили публику. Тогда Приджиони, как и всякий тролль, искренне верящий, что лучше — это непременно больше, нанял еще одного гимнаста, точней, гимнастку — Клару Макграт. — Том положил руку на бортик гроба и с тоской посмотрел на лежащий внутри скелет. — Мы полюбили друг друга с первого взгляда. И пусть Клара была не слишком талантлива, тогда я об этом не думал: сила любви позволяла мне работать за двоих. Публика опять заинтересовалась гимнастическими номерами, и мы стали собирать аншлаги. Приджиони снова был счастлив. Мы с Кларой — тоже.
Том выдержал паузу, и я не торопил его, понимая, как трудно вспоминать о былых потерях.
— Однако на самом деле наш союз был не так гармоничен, как всем казалось, — наконец выдавил Кастор. — Голодная публика постоянно жаждала новых номеров. И моя Клара честно пыталась не отставать от меня, буйного экспериментатора, но природа действительно была к ней не столь благосклонна. Трюки, которые я выполнял без особого труда, для нее оказывались сложными. И все же она терпеливо молчала, а я, будто не видя ее измождения, продолжал выдумывать… И вот однажды мы собрались сюда, в Бокстон. Приджиони загодя назвал точную дату приезда, зная, что я непременно захочу преподнести столичной публике незабываемый сюрприз. Так и вышло. Новый номер даже мне давался нелегко, что и говорить о Кларе? Однако я не хотел отступать, думал, что это — всего лишь новый вызов для нас обоих, что мы обязательно со всем справимся, а она… Она по-прежнему улыбалась, делая вид, что не так уж все и сложно. И вот мы вышли на арену, и бокстонская публика поприветствовала нас, словно героев, вернувшихся с войны. Мы начали с простого, постепенно усложняя программу. Венцом нашего выступления должен был стать новый номер, и вот, наконец, пришел его черед. Мы с Кларой поднялись под самый купол и начали двигаться навстречу друг другу, перепрыгивая с одной раскачивающейся трапеции на другую. Зрители от переизбытка чувств ахали и охали, зажмуривались и поминали Хорста. Мы должны были встретиться в центре и воссоединиться на радость многочисленной публике, но этого, к сожалению, не случилось. Я уже видел, как мы, застыв в наивысшей точке, купаемся в овациях публики, но она неверно выбрала момент для прыжка и потому… не долетела. Я наблюдал за ее падением сверху. Помню ее предсмертный взгляд с застывшей в нем мольбой о помощи и прощальную улыбку, которая коснулась ее губ, когда Клара поняла, что обречена.
Я живо представил, как несчастная девушка падает с тридцатифутовой высоты, и мне стало не по себе.
— Наверное, стоило упасть следом за ней. Но тогда я еще не думал о смерти. Еще не осознал всю горечь потери. Спустившись, я растолкал докторов и зевак, протиснулся к ней, бессильно упал на колени и зарыдал. В общем-то, после этого я и сломался. История попала во все газеты, и Приджиони, не желая дразнить напуганную трагедией публику, повесил всех собак на меня и уволил из цирка. Так я остался в столице, без любимой женщины, без любимой работы и без будущего. Впрочем, в тот момент я жалел только о потере Клары. Сначала мне было просто тяжело, затем, когда я стал задумываться о причинах трагедии, стало еще хуже — ведь я наконец-то понял, что совсем ее не берег. Она следовала за мной, доверяла мне, не хотела жаловаться, видя, как я воодушевлен… А я был слепым дураком, который совершенно не думал о самом дорогом человеке на свете — о моей Кларе. Тогда я решил свести счеты с жизнью, чтобы наши души смогли воссоединиться хотя бы в Покое. Лучшим из возможных способов мне показалось утопление, и потому в тот роковой день я отправился на старый мостик на берегу Серпантинки.
Внутри у меня екнуло. Обучаясь у Ромидаля, я часто проводил время на одном заброшенном мостике, разучивая заклятья и правила, которыми меня снабжал наставник.
— Уже стоя на краю, я задумался на мгновение — а может, не стоит спешить, может, лучше еще раз все обдумать? Но тут я услышал чей-то голос и, засуетившись, все-таки шагнул вперед. Вода приняла меня, и камень, привязанный к шее, живо потянул тело на дно. Проснулись инстинкты, внутренний голос закричал, чтобы скинул петлю и выбирался из речки, однако я твердо решил умереть и потому не трепыхался, хоть это было и непросто. Вскоре мое сознание отключилось. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я снова открыл глаза. Когда же это случилось, удивлению моему не было предела. Ошарашенный, я озирался по сторонам, недоумевая, почему до сих пор жив. Поняв вскоре, что Вирм не спешит забрать мою душу, я решил выбраться на берег и найти иной способ свести счеты с жизнью. На то, чтобы разодрать веревку зубами, понадобилось, наверное, не меньше часа, а то и двух. Выбирался я уже под покровом сумерек, а ведь это был июнь, не декабрь!.. Пора, когда вчерашние школьники с нетерпением ждут предназначенья…