Мертвый кортеж
Шрифт:
Сердце мое замерло.
Там было написано «От Хардмана».
Не веря своим глазам, я прочел строку еще раз. Нет, все правильно. Действительно «От Хардмана».
Лоб мой мигом покрылся испариной, а остановившееся сердце, решив, видимо, компенсировать секунды простоя, заколотило в грудную клетку с утроенной частотой. На негнущихся ногах я прошел к креслу и неуклюже плюхнулся в него.
Как это возможно? Он что, сумел выбраться из Хранилища?
Сгорая от любопытства, я принялся читать:
«Здравствуйте, мистер Гиллиган!
Вы, верно, удивлены моему письму, однако факты, открывшиеся мне при спуске в Хранилище проклятого Шара Лжи, оказались настолько неожиданны и удивительны, что я не сдержался и решил написать Вам при первой возможности.
Когда спуск подошел к концу, кабина замерла и двери открылись. Передо мной был темный коридор, и я побрел вперед, сгорая от нетерпения. Коридор этот привел меня в самое сердце Хранилища, то место, куда я, казалось бы, и стремился… однако увиденное мной разительно отличалось от моих ожиданий.
Это был огромный круглый зал, с кучей столов
А в самом центре зала стоял овальный стол, за которым суетился старик, седобородый и хмурый. Облаченный в несуразное рубище, он принимал подносимые остальными бумаги, изучал их, после чего брал одну из множества печатей, которыми был заставлен его стол, и делал на очередной белой картонке оттиск. Подойдя ближе, я понял, что он занимается оформлением пригласительных и каждая печать его определяет будущее клеймо адресата.
„Что ты делаешь?“ — спросил я старика. И только тогда на меня обратили внимание. Шелест бумаг, голоса, шаги — все разом стихло, и десятки взглядов устремились ко мне. Старик посмотрел на меня серыми выцветшими глазами и спросил, кто я и как попал в святая святых. Остальные, по-видимому обескураженные моим появлением не меньше старца, в нерешительности переминались с ноги на ногу за пределами центрального круга.
„Где Шар?“ — спросил я, проигнорировав его вопросы. И тогда старик ответил, что теперь они и есть Шар, что они были им последние десять лет, а до них были другие… Пораженный, я спросил, был ли настоящий Шар хоть когда-то, на что услышал, что был, но более века назад странным образом поломался и перестал рассылать пригласительные. Тогда в срочном порядке был создан Комитет Шара, который стал не покладая рук трудиться на благо Черничного королевства, лично создавая предназначения. Астрологи, предсказатели, психологи и метеорологи — вот кто теперь обитал в Хранилище, вот кто стал вершить судьбы людей!
Возмущению моему не было предела. В гневе я спросил, по какому праву он, и его предшественник, и его тоже, и все эти люди занимают свои места?
„Так решил король“, — ответил он мне. Нынешний, отец его, и праотец — все они хранили эту страшную тайну. Все они поддерживали легенду о всезнающем Шаре и, спасая людей от права выбора, переломали десятки, сотни, тысячи жизней.
„Но кто же вы, наконечник судьбы, который подводит итог? — спросил я. — Кто удостоился участи столь высокой, сколь и бесконечно ответственной?“.
„Некромант, — ответил он. — Некромант и отшельник, знакомец жизни и смерти“.
„И как же объяснишь ты, некромант и отшельник, что мою жизнь проживает другой, — спросил я. — Почему прирожденный некромант Тайлер Гиллиган служит в полиции, а я, чьи способности к магии смерти жалки и смехотворны, обитаю в Диком Краю?“
Заслышав Ваше имя, он вздрогнул, и в глазах его мелькнуло смятение. Хриплым от волнения голосом он попросил меня повторить вопрос, и я подчинился.
Собравшиеся вокруг нас люди стали тихо переговариваться между собой.
И тогда старик признался, встав из кресла, на глазах у всех этих астрологов, магов, психологов, на глазах у меня, что осознанно поменял наши с Вами предназначения местами. То был единственный раз, когда он дал волю чувствам, надеясь спасти полюбившегося ему паренька от лютых морозов Дикого Края. И вот к чему это милосердие привело…
„Поступайте со мной теперь, как считаете нужным, — сказал он, обратившись к толпе. — Но постыдный поступок мой надлежит сохранить в тайне, ибо никто не должен знать, что Шар ошибся“.
„Но почему?! — воскликнул я в сердцах. — Почему так важно поддерживать легенду? Почему бы просто не сказать людям правду?“
„Потому что в правду люди не верят, — был ответ. — Людям нужен покровитель, направляющий их, определяющий, куда им идти. Лишившись Шара, люди попросту остановятся в нерешительности да так и простоят до самой смерти, и похоронят их в том же самом месте, где они встали. Ценен не сам Шар — ценна надежда для миллионов. Вера в лучшее завтра, где тебе не понадобится что-то решать. В конце концов, не так важна предрасположенность к чему-то, как уверенность в собственных силах. А что может дать больше уверенности, чем решение всесильного Шара? Прирожденный музыкант станет отличным плотником, если поверит в себя и будет прилежно учиться, а плотника с клеймом музыканта все равно будут с удовольствием слушать, как бы ужасно он ни играл. Это чистая психология. Вера в безошибочность предназначений помогает людям вставать рано утром, изо дня в день трудиться на благо страны и при этом радоваться жизни“.
„Ну да, — усмехнулся я. — Кому же еще, кроме некроманта, управлять миллионами зомби?“
В этот момент из толпы выступил человек с револьвером и, чинно поблагодарив старика за верную службу, выстрелил ему прямо в сердце, чем немало меня удивил.
Седобородый некромант рухнул на пол, как подкошенный, да и так остался лежать, истекая кровью, а я стоял и удивленно смотрел на него сверху вниз. Другие молчали.
А потом человек с револьвером повернулся к собравшимся и сказал: „Ты, Роджер, займешь место умершего и поднимешь тем самым второе звено, а новеньким пусть займется Микки. Пусть передаст ему свою работу и объяснит, что он должен делать“.
„Вы что же, хотите, чтобы я остался и работал тут?“ — удивился я.
Джентльмен утвердительно кивнул.
„А может, я лучше пойду?“ — неуверенно предложил я. „Нет, нет, останьтесь и работайте, — сказал джентльмен. — На поверхность вам уже нельзя, ведь вы знаете тайну Шара“.
И тогда я понял, что обречен. Либо я стану винтиком этого огромного механизма, либо лягу рядом с убитым некромантом. В отчаянии я хотел натравить на него свои чудесные нити, но они отчего-то не откликнулись на мой зов.
Обескураженный и растерянный, я все-таки выбрал первый вариант, решив отсрочить свою смерть.
С тех пор я, к собственному удивлению, тружусь на благо Черники, выдумывая на основе кучи анализов предназначения для юношей и девушек по всему королевству. Некромант сменил некроманта —
Нетрудно догадаться, что сие письмо написано с целью пошатнуть Вашу веру в чудесный Шар и сообщить о смерти Вашего покровителя Ромидаля, место которого теперь занимает некий Роджер из второго звена. Обидчик найден, месть свершилась. Думаю, отец бы мной гордился.
На том живите спокойно, мистер Гиллиган, если теперь, конечно, сможете. Знайте, однако: что бы вы ни решили, что бы ни сделали, меня Ваше решение никоим образом не затронет, по той простой причине, что спуститься в Хранилище у обитателей поверхности более нет возможности — ведь я забрал с собой единственный существующий ключ.
Таков мой прощальный подарок. Пусть люди вокруг Вас продолжают верить, а Вы — сомневайтесь. Смотрите на их радостные лица, на студентов, охотно спешащих на занятия, дабы обучаться чужим профессиям, и вспоминайте это письмо. Вспоминайте, что Шара нет, когда видите бездарную мазню очередного прирожденного художника, слышите бесталанное пение в трактире или наблюдаете за плотником, забивающим гвоздь в собственную ладонь.
И утешайте себя мыслью, что у людей по-прежнему есть, во что верить.
Я с отвращением отшвырнул письмо в сторону, отчего листы разлетелись по комнате, будто перья подстреленной птицы. Грудь разрывалась от мощных ударов сердца, а на душе было скверно и пусто. Хуже я себя не чувствовал даже в прошлую субботу, когда наблюдал за уплывающей в хранилище кабиной лифта.
Что это было? Правда или вымысел? Хардман ли писал это письмо или кто-то из его прихвостней?
Я облокотился на колени и, обхватив голову руками, закрыл глаза.
Самое обидное заключалось в том, что слова Остина до жути походили на правду. Я могу и дальше считать себя хорошим детективом, но правда от этого не изменится: магических талантов во мне куда больше, чем сыскных, а тот же Хардман совершенно не способен вызывать души из царства Вирма. Его умение обращаться с нитями и иголками никоим образом не связано с некромантией. Это новое, созданное им самим искусство, мощное, но совершенно чуждое любому магу смерти. Он не был прирожденным некромантом, равно как и я не был прирожденным детективом.
И все же мы оказались там, где оказались.
Кто в этом виноват — Шар предназначений или же Ромидаль, который сжалился над своим единственным учеником и уберег его от ссылки в Дикий край, — я не знал и, вероятно, не узнаю уже никогда. Единственный ключ от лифта, как верно заметил Хардман, теперь находится там, внизу, а это значит, что для всех обитателей поверхности вход в святая святых закрыт. Правда ушла в подполье и будет там оставаться до тех самых пор, пока не возникнет нужда в новом некроманте…
Или, если письмо Хардмана ложь, правды мир не узнает уже никогда.
Внезапно мощный порыв ветра распахнул окно и ворвался внутрь. Я невольно отвернулся и поежился: уж больно холодным он оказался. Подхватив разбросанные по полу страницы письма, неугомонный проказник швырнул их в распахнутую пасть камина. Желто-алый язык пламени тут же жадно лизнул бумагу, отчего она мигом занялась. Я вскрикнул и, схватив кочергу, бросился к камину, намереваясь спасти письмо, однако остановился на полпути.
Во-первых, оно уже было обречено: я бы обжег все руки, но в итоге выгреб только горстку бесполезной золы. Ну а во-вторых, я внезапно понял, что в спасении письма нет никакого смысла. С такими посланиями меня либо на смех поднимут, либо, если буду настаивать, скрутят и отвезут в клинику Милы, к тетушке Агнии в палату… Нет уж, увольте, репутации опального копа мне достаточно. Городским сумасшедшим быть отказываюсь.
Единственное, что можно было бы уточнить, — дату отправки на почтовом штемпеле. Мне вдруг пришла в голову мысль, что письмо это Хардман мог написать задолго до случившегося переполоха, дабы окончательно меня запутать. Такие неожиданные, шокирующие ходы были вполне в его духе.
Шумно выдохнув, я отбросил кочергу в сторону и снова опустился в кресло. Откинувшись на спинку, закрыл глаза и попытался унять беспокойство, раздирающее меня изнутри.
К Вирму все. Надоело.
По сути, в данный момент времени меня это не должно заботить вовсе. Формально я ведь сейчас даже не офицер полиции. А простому мещанину до всяких протестантских листовок дела нет. Никакого внимания он на них обращать не должен — «увидев, мимо пройди, во избежание проблем», как увещевают граждан хмурые полицейские с расклеенных по всей столице плакатов.
Так я и поступлю.
Есть Шар или нет — так ли это важно, в самом деле? Главное — это пригласительные, которые указывают юным обитателям Черники их путь.
И, раз Бокстон до сих пор не утонул в крови, мой путь, вероятно, определен не так уж и скверно.
— За-а-а…
— Ну же!
— За… пла-а-а…
— Ты на верном пути, парень!
— За… за, — выдавил Лоскуток и, обреченно опустив голову, уткнулся хмурым взглядом в дощатый пол избушки.
Бенджамин разочарованно причмокнул губами.
— Что ж, пока не получается, — с напускным весельем сказал он. — Но это ведь только пока!
Покинув город в роковую субботу, Кротовски, как и велел ему Тайлер, увел Лоскутка в чащу леса, подальше от людских глаз. Выбранная наугад тропка неожиданно привела путников к заброшенной избушке, чьи стены давно поросли мхом. Решив временно обосноваться в ней, Бен вскоре начал догадываться, что они волей случая оказались в том самом доме, где юный Гиллиган постигал основы темной магии под чутким руководством строгого учителя Ромидаля. По количеству паутины и пыли Бен сделал вывод, что избушка пустует лет десять, не меньше.
И куда же, интересно, мог подеваться старый некромант?..
— За-а-а… — вновь протянул здоровяк, заискивающе глядя на Бена.
— У тебя обязательно получится, — положив руку Лоскутку на плечо, ободряюще произнес Кротовски.
Верзила благодарно кивнул.
Поначалу Бен хотел избавиться от великана, однако быстро убедился, что никакой злобы в детище Хардмана нет и в помине. По счастью, Остин так и не сумел привить Лоскутку ненависть к окружающему миру. Верзила напоминал большого ребенка — такой же наивный, слегка неповоротливый, стеснительный и необыкновенно прилежный.