Мертвый кортеж
Шрифт:
— Рассматривались, — сказал я мрачно.
— Но ты все равно не успокоился, — констатировал капитан и шумно выдохнул.
Мы помолчали. Он сосредоточился на своем коктейле, а я — на виде за окном. Проклятые нимфы снова облепили крыльцо. Надо бы их прогнать, пока еще кого-нибудь не облапошили.
— Полагаю, через пару недель расследование по твоему делу прекратится, — сказал Квинси наконец, — и я смогу вернуть тебе значок и револьвер. Уинтер, разумеется, упирается всеми конечностями, но против воли короля внутренники не попрут, кишка тонка. Так что твой спонтанный отпуск, уверен, совсем скоро подойдет
Я рассеянно кивнул в ответ.
— Ты не рад? — спросил Такер удивленно.
— Честно? Не знаю, — пожал плечами я. — Пока что не могу сказать определенно. Мысли, как клубок ниток, — только концы наружу торчат, а все остальное внутри спрятано…
— Ты большое дело сделал, Тайлер, — заметил Квинси, откидываясь на спинку лавки. — Сам ты, может, так не считаешь, но я лично тобой горжусь. Некромант сгинул в Хранилище, Моукер за решеткой, Бычара — на том свете, а очередное восстание покойников умерло в зародыше. Словом, для Бокстона все закончилось не так уж плохо.
— Сколько людей погибло, шеф, — покачал головой я. — Подумать страшно!..
— А могло — в десять, в тысячу раз больше! — воскликнул Такер. — Да что там — весь город мог в крови утонуть, но мы этого, по счастью, не допустили. А жертвы… Они подчас неизбежны. Ты главное пойми, Тайлер: мы все, всё наше поколение, — это ведь лишь абзац из учебника истории, максимум — страница или две, но даже это не так уж и важно. Важно, что на этой странице учебник не закончится. Что Черника продолжит жить и после нас. И за это страна должна быть благодарна в первую очередь именно тебе.
Капитан отвернулся к окну и так просидел с минуту, весь погруженный в мысли.
— Каждый вертится, как может, это понятно, — сказал Квинси наконец. — За свою жизнь, признаться, я не раз совершал поступки, за которые меня вполне можно было отправить на скамью подсудимых. Но я никогда не делал ничего, что могло навредить стране, которой мы служим. И я несказанно этим горжусь.
Он посмотрел на меня с грустной полуулыбкой и добавил:
— Надо уметь радоваться сиюминутным победам, Тайлер. Иначе ты всю жизнь будешь так же хмур, как сегодня.
На этом наш разговор закончился. Допив пиво, я расплатился с карлой и, пообещав шефу наведаться в управление не позже следующей пятницы, покинул кафетерий.
На улице меня подстерегал холодный ветер. Благо я еще перед выходом предусмотрительно задрал воротник новой куртки — во избежание, так сказать. Разочарованный, ветер отправился на очередную прогулку по извилистым и не очень улочкам Бокстона, колыхая ветки облысевших деревьев, вывески и указатели на фонарных столбах.
Столица Черничного королевства медленно, но верно приходила в себя после событий минувшей недели. Пару дней назад в газетах появилась новость о том, что талантливый цветочник Кайл Мейси свалился с лошади во время загородной прогулки и, неудачно приземлившись виском на придорожный булыжник, погиб. Люди поохали, поахали, но на гоблинов никто не подумал. А те украдкой облегченно вздохнули: излюбленная профессия зеленокожих снова очистилась от «людской скверны».
Тело Тома Кастора, найденное на кладбище, «труповозкой» доставили в морг, и старый брюзга Гафтенберг, говорят, днями от него не отходит. Катает пальцы, делает вскрытия, словом, как обычно,
Достав из кармана часы, я посмотрел на циферблат: двенадцать пополудни. До встречи с Каталиной — целых два часа. Этого должно хватить на то, чтобы подогреть воду для ванны, искупаться и привести квартиру в порядок.
Принимать таких гостей мне, что и говорить, в диковинку.
Бессрочный отпуск, в который я отправился после нападения Хардмана на королевский дворец, пришелся как нельзя более кстати. Мне действительно требовалось привести мысли в порядок, разобраться в себе и свыкнуться с тем фактом, что Шар, вопреки козням Хардмана, продолжает функционировать. Это было довольно сложно: думать о Шаре и не думать об Остине. Так и вижу, как закрываются створки лифта и кабина уносит его вниз…
В общем-то, за домыслы насчет уничтожения Шара мне действительно могло достаться, и потому я старался не трепать языком почем зря. Прегрешений у меня и без того хватало, поэтому меньше всего мне хотелось добавлять к их обширному списку еще одно.
ОВР до сих пор подозревало меня в сговоре с бандитами, при этом не умаляя заслуг в предотвращении очередного восстания мертвяков и спасении короля. Меня порицали и хвалили, я купался в лучах славы и испытывал унижение. За эти несколько дней Тайлера Гиллигана швыряло из крайности в крайность так часто, что он и сам начал сомневаться, кем является — полицейским или преступником. Отстранив меня на неопределенный срок, инспектор Уинтер пообещал, однако, сохранить за мной звание и все привилегии на тот случай, если обвинения будут сняты. И вот сегодня капитан наконец обмолвился, что амнистия моя уже не за горами.
Решив, что времени предостаточно, я пошел домой пешком. Дорогой много думал о Бене, которого не видел с того самого злополучного вечера. Надеюсь, с ним все в порядке. До сих пор корю себя за то, что усомнился в его преданности. Улики уликами, но люди должны оставаться людьми. Едва верну жетон, сразу отправлюсь на его поиски. Терять такого друга, как Бен, мне не хотелось.
Издали приметив, что в почтовом ящике что-то лежит, я полез в карман за ключом. Интересно, от кого это письмецо? Может, как раз от Бена? А может, Каталина решила перенести нашу встречу? Или это вообще из полиции — какая-нибудь повестка с текстом вроде «Явитесь на допрос к трем часам дня…».
Надеюсь, это все-таки от Бена.
Адреса отправителя на конверте не оказалось — наличествовал только мой. Я напрягся. Получать письма от анонимов я не слишком-то любил. Впрочем, это все равно мог быть Кротовски — не станет же он, в конце концов, подписываться собственным именем или придумывать какой-нибудь потешный псевдоним!
С письмом под мышкой, я открыл дверь и нырнул в квартиру, после чего мигом задвинул засов. В комнате было до жути холодно; погода напоминала, что совсем скоро переменчивая осень подойдет к концу и Бокстон погрузится в долгую зиму. Пройдя к камину, я разжег огонь, после чего взял с журнального столика канцелярский нож и осторожно вспорол белоснежный бок конверта. Выудив наружу сложенные вдвое листы бумаги, я расправил их и прочел верхнюю строчку на первом.