Мертвый шар
Шрифт:
– Что же я могу? – спросила Ардашева, предчувствуя, к чему клонит гостья.
– Я уверена, нет, я знаю, что этот порочный человек не оставил своих привычек и здесь. Помогите мне. Умоляю вас как женщина.
– Не понимаю, что я могу, – уже раздраженно ответила хозяйка.
– Дайте мне в руки оружие, которым смогу убедить, нет – принудить его вернуться к сестре и его родной дочери…
Чего-то подобного Ардашева опасалась: девице нужны пикантные сведения о ее посетителях. Для чего – неизвестно. Может, в газетку напишет, а может, и того хуже. И пусть у нее один глаз, зато у Полины Павловны целых два, видит насквозь. Барышня хитрит, да таких ловких мадам давно раскусывать научилась. Сказочки романтические сочинять – много ума не надо. Тут Россия, детка, в России верят силе.
– Извольте, я готова. Если для счастья ребенка, – Ардашева даже тронула кончиком платка сухое веко.
– О, благодарю вас, великодушная! За вас будет молиться не только моя сестра, вся наша семья.
– Как зовут этого негодяя, что оставил ребенка?
– В Германии он жил под чужим именем. Но я узнала: его настоящая фамилия Бородин, – торжественно сказала Ирма. И добавила: – Нил Нилович.
– Бородин… Бородин… – в задумчивости проговорила Ардашева, словно пытаясь вспомнить. – Знаете, голубушка, в нашем заведении фамилий не спрашивают.
– Он наверняка ваш давний клиент.
– Сожалею, – Ардашева встала. – Такой господин у нас не бывает. Во всяком случае, я его не знаю. Была очень рада вас повидать.
– Но, может, девочки его знают? – не сдавалась Ирма.
– Если я не знаю постоянного клиента, то они и подавно. Всего вам доброго… Швейцар вас проводит. Антип!
Только оказавшись на пыльной улице, фон Рейн поняла, как мастерки ее обвели вокруг пальца. Нет, Россия все-таки загадочная страна, если какая-то бандерша смогла вот так, запросто, обмануть лучшую сотрудницу берлинской полиции. В отчаянии Ирма не знала, что делать. Она подвела Ванзарова. Теперь важные сведения пропали навсегда. А еще барышня-сыщик! Так опозориться! Осталось брести по улице незнамо куда.
Что-то коснулось ее локтя. Закутав лицо платком, словно уже наступила зима, на Ирму смотрела худенькая девчушка в скромном платьице, совсем ребенок, не старше семнадцати.
– Это вы спрашивали о Бородине? Я подслушивала, – сказала она с очаровательной простотой.
Ирме осталось только признаться.
– Зачем он вам понадобился?
– Господин Бородин – один из подозреваемых в смерти госпожи Нечаевой.
– Варвара умерла? – шепотом спросило юное создание.
– Убита, – уточнила Ирма. – Вам что за дело?
– Варвара была моей лучшей подругой. Всегда помогала. В это воскресенье сговорились погулять. А теперь ее нет… Пойдемте отсюда, нас могут увидеть.
За барышней пришлось поспевать. Пробежали проходными дворами, минули улицу, затем перекресток, пока Ирма окончательно не потеряла ориентиры. Наконец девчушка юркнула в подвальный трактир, где забилась в самый темный угол. Но даже там отказалась назваться. Половой принес самовар, заварку и свежее варенье.
– Я бы никогда этого не открыла, – сама начала Синичка, как окрестила ее Ирма. – Но смерть Варвары все меняет. Не знаю, чем это поможет, но я расскажу все.
Жадно припав к чаю, Синичка выхлебала чашку и заела такой порцией варенья, от которой у приличной немецкой фрейлейн все бы слиплось. Нет, все-таки дикая страна.
– Бородин – один из самых важных клиентов, – начала она с полным ртом. – У Ардашевой он бывает давным-давно. Все его знают и вкусы его знают. Он предпочитает только самых молоденьких, которым нет и пятнадцати, девственниц. Это, конечно, запрещено, но Ардашева закрывает глаза. Специально подбирает. Как деликатес. Аппетиты у него огромные. Кобель он ненасытный, может раза четыре, а то и пять за неделю приехать. Такого количества свежих, конечно, не набрать, так обычно он по-другому развлекается. Наши все знают, меня не трогал, но девочки рассказывают. Называется игрой в «мамашу». Для этого следует надеть платье старомодное, кажется, сам его привез, надушиться особыми духами и прическу такую сделать, как у старух. А он напяливает ночную сорочку, садится на корточки и…
Синичка рассказывала долго и подробно, уминая варенье и потягивая чаек. Рассказывала с холодным равнодушием. Ирме капля в горло не полезла, не то что сладкое. И хоть служила в полиции, всякого навидалась, но особые детали в пересказе почти ребенка выглядели чудовищно. По-иному не скажешь. Под конец исповеди ей хватило духу спросить:
– Бородин и Варвару девственности лишил?
– И меня, – согласилась Синичка. – Такой кобель. Так что, если стреножите его, Варваре отмщение, и девочки благодарны будут. Нашей-то Павловне хоть бы что, не она под ним пашет, а у нас сил нет, надоело мараться. Мы хоть бляди, но тоже люди. Спасибо за варенье. Пойду теперь свечку поставлю за помин души грешницы Варвары…
7
Театр-сад «Аквариум» получил имя по наследству. Прежний владелец, разбивший сад для развлечения публики, завел огромные аквариумы с морской флорой и фауной. Но меланхолические рыбки оставили столичных жителей равнодушными. Ничего удивительного, что вскоре рыбок сменили голосистые барышни, выплясывавшие на сцене, а после составлявшие компанию за ужином с шампанским, если вежливо пригласить. Публика нашла, что артистки куда забавнее рыб, их можно не только кормить, но еще приобнять и всякое такое. А потому валом повалила в сад развлечений.
Заведение процветало. Что явно сказалось на фигуре антрепренера Максакова, державшего в нынешнем сезоне сцену и буфет. Добродушный господин чуть за тридцать нес объемное пузо, как государственную награду: скромно, но гордо. Представший посетитель вызвал необъяснимое чувство приязни, какое бывает среди толстяков. И хоть юноша был лишь немного плотнее, чем требовали приличия, меткий глаз Максакова заметил своего. Да и усы гостя внушали абсолютную симпатию.
Петр Ильич выплыл из-за стола, доброжелательно улыбнулся и спросил, чем может служить. Оказалось, приятный юноша сам служит. Не имея особых проблем со столичной полицией, за исключением аншлагов, когда любой ценой требовалось предоставить столик какому-нибудь полицеймейстеру, Максаков скорее заинтересовался, чем испугался. «Аквариум» страдал от краж, и то нечасто. Регулярно воровали только свои – буфетные молодцы, но без этого в театральном искусстве никак.
Родион не счел нужным играть в мудрого чиновника полиции, а потому честно признался: расследуется дело особой важности, разговор строго конфиденциальный, протокол не ведется, но каждое слово будет оценено по достоинству. Такая честность несколько смутила Максакова, пришлось признаться: готов быть искренним до конца, а если нужен столик на вечернее представление – к сожалению, ничем помочь не может, все раскуплено.
– Мне нужны сведения об одной из ваших барышень, – распушив усы, сообщил Родион.