Мерзкая плоть
Шрифт:
– Братья и сестры! – произнесла она хриплым, волнующим голосом. Потом сделала паузу и обвела ряды золоченых стульев глазами, чью магнетическую силу испытали на себе три континента. (Это было одной из ее любимых прелюдий.)
– Вы только оглянитесь на себя! – сказала она. Слушателей, как по волшебству, охватило покаянное беспокойство. Миссис Пэнраст заерзала на стуле: неужели эта глупышка проболталась?
– Деточка, – прошептала мисс Рансибл, – у меня нос не перепудрен?
Нина вспомнила, что некогда, всего двадцать четыре часа назад, была влюблена. Мистер Бенфлит подумал, что следовало поставить в договоре
– Опять она их заарканила, – шепнула Снятая Тревога. – Прямо двойной петлей.
Лорд Вэнбру юркнул к телефону передать в редакцию парочку хлестких абзацев на тему о фешенебельном благочестии.
Мисс Маус уронила две слезинки и потянулась к темной, унизанной кольцами руке магараджи.
Но внезапно в этой насыщенной самобичеванием тишине прозвучал органный глас самой Англии, охотничий покрик Старого режима. Леди Периметр проговорила громко и неодобрительно:
– Бывают же такие нахалки!
Адам, Нина и мисс Рансибл чуть не поперхнулись от смеха, а Марго Метроленд впервые за все свои вечера порадовалась, что ее почетную гостью ждет провал. В общем, минута получилась неловкая.
В кабинете отец Ротшильд и мистер Фрабник с упоением плели нити заговора. Лорд Метроленд курил сигару и спрашивал себя, удобно ли будет сейчас уйти. Ему хотелось послушать миссис Оранг и еще разок взглянуть на этих ангелов. Там была одна рыженькая… К тому же все эти интриги и международная политика никогда его не интересовали. В свое время, будучи членом палаты общин, он любил хорошие перепалки и до сих пор с легкой грустью вспоминал те неистовые состязания в притворстве, что помогли ему подняться до нынешнего высокого положения. И теперь еще, когда на обсуждении стоял какой-нибудь простой, всем понятный вопрос, вроде народного искусства или заработной платы беднякам, он не прочь был произнести возвышенную речь в палате лордов. Ну а к таким вот вещам у него душа не лежала.
Неожиданно отец Ротшильд выключил свет.
– Кто-то идет по коридору, – сказал он. – Прячьтесь за портьеры, быстро.
– Право же, Ротшильд… – начал мистер Фрабник.
– Послушайте… – сказал лорд Метроленд.
– Быстро, – повторил отец Ротшильд.
Государственные мужи попрятались. Лорд Метроленд, не переставая курить, откинул голову, и сигара встала торчком. Они услышали, как дверь открылась. Щелкнул выключатель. Чиркнула спичка. Потом еле слышно звякнул телефон – кто-то поднял трубку.
– Центральная десять тысяч, – сказал приглушенный голос.
– Пора, – сказал отец Ротшильд и выступил из-за портьеры. С телефонной трубкой в руке и зажженной сигарой из запасов лорда Метроленда у стола стоял бородатый незнакомец, возбудивший его подозрения.
– А-а, здравствуйте, – заговорил он, – я не знал, что вы здесь. Хотел сказать два слова по телефону. Прошу прощения. Не буду вам мешать. Очень веселый вечер, не правда ли? Всего хорошего.
– Ни
– Вот еще, – сердито возразил незнакомец. – Нечего мной командовать, точно я какой-нибудь ваш служка… старый вы сводник.
– Снимите бороду, – сказал отец Ротшильд.
– Снимите бороду, – сказали лорд Метроленд и мистер Фрабник, внезапно появляясь из-за портьер.
Столь дружного натиска Церкви и Государства, притом после целого вечера сплошных неудобств, Саймон не выдержал.
– Ну хорошо, хорошо, – сказал он, – если вам так уж приспичило… только это очень больно, ее бы нужно отмочить горячей водой… уф!
Он подергал черные завитки, и понемногу они поддались.
– Вот, пожалуйста, – сказал он. – А теперь советую, заставьте леди Троббинг снять парик… Работать так работать, чего уж там.
– Я, видимо, переоценил серьезность обстановки, – сказал отец Ротшильд.
– Да кто это, в конце концов? – вопросил мистер Фрабник. – Куда делись мои детективы? Что это все значит?
– Это, – с горечью произнес отец Ротшильд, – это мистер Таратор.
– Никогда о таком не слышал… По-моему, такого и нет в природе. Мистер Таратор, скажи на милость… вы заставляете нас прятаться за портьерой, потом уверяете нас, что какого-то молодого человека с накладной бородой зовут Таратор… Право же, Ротшильд…
– Лорд Балкэрн, – сказал лорд Метроленд, – будьте добры немедленно покинуть мой дом.
– Так как же зовут этого молодого человека, Таратор или нет?… Честное слово, вы все с ума посходили.
– Да, я уйду, – сказал Саймон. – Не воображали же вы, что я вернусь в зал в таком виде? – И правда, лицо его с приставшими к подбородку и щекам кустиками черных волос выглядело по меньшей мере странно.
– Лорд Мономарк сегодня здесь, я не премину поставить его в известность о вашем поведении…
– Он пишет в газетах, – попробовал отец Ротшильд объяснить премьер-министру.
– Я тоже, черт возьми, пишу в газетах, но я не ношу фальшивую бороду и не называю себя Таратором… Я просто не понимаю, что произошло… где мои детективы?… Кто мне наконец объяснит? Вы обращаетесь со мной, как с ребенком, – сказал он. Вот так же бывало на заседаниях кабинета, когда все они толковали о чем-то, чего он не понимал, а на него не обращали внимания.
Отец Ротшильд увел его и с чуть ли не унизительным терпением и тактом попытался открыть ему глаза на некоторые сложности, с коими сопряжена в наши дни работа газетчика.
– Не верю ни единому слову, – твердил премьер-министр. – Все это несерьезно. Вы чего-то недоговариваете. Таратор, скажи на милость!
Саймону Балкэрну вручили его шляпу и пальто и проводили его до порога. Толпа у подъезда рассеялась. Дождь все шел. Саймон зашагал домой, в свою квартирку на Бурдон-стрит. Дождь затекал ему за воротник, смыл с его лица еще несколько черных прядок.
Перед дверью его дома мыли машину; он пробрался между машиной и помойкой, открыл дверь своим ключом и поднялся к себе. Квартира его была как ресторан «Chez Espinosa» – сплошь клеенка и лаликовское стекло; еще несколько довольно смелых фотографий работы Дэвида Леннокса, граммофон (купленный в рассрочку) и великое множество пригласительных карточек на камине. Купальное полотенце лежало на кровати, где он его бросил перед уходом.