Мерзкий старикашка
Шрифт:
– Возможно, тому, – многозначительным тоном произнес Шедад, – кто имеет на него гораздо большие права, чем царевич Асир?
– По старинному закону, первым престол наследуют сыновья, затем – братья, и лишь после них идут внуки, – добавил Арцуд. – А у царя Кагена, да пребудет он в Свете, был брат.
Значит, все же на царство, а не на регентство приехали звать…
– Брат? – Помимо воли, я горько усмехнулся – видать, наследство от Лисапета мне досталось побольше, чем я предполагал, не одна только мелкая моторика. – Да… Когда-то у него
– Он, однако, не умер, – заметил князь Софенский.
– Умер, – спокойно ответил я. – Принял священные обеты и умер для мира.
– Бывало, такие «мертвецы» оживали, – усмехнулся Шедад, владетельный деспот Хатикана и Горной Аршакии. – Вспомнить хотя бы царицу Н’Кале. Когда умер ее сын, царь, она покинула скит и правила до совершеннолетия внука.
– Она была темнушка, из народа мурин, – отмахнулся я. – С них станется и не такое отчебучить.
Князья поперхнулись – о том, что легендарная правительница Ашшории была стопроцентная негра, в столице давно пытались не вспоминать.
– Меж тем это не единственный случай, когда люди благородного происхождения слагали свои обеты и возвращались к светской жизни по зову долга, – обронил князь Тимариани и извлек из поясной сумы свиток, который с видимым почтением (напускным – даю даже не зуб, а всю челюсть) протянул настоятелю. – Вот, послание примаса Ашшории, где он дозволяет вам, отец мой, снять священные клятвы с царевича Лисапета, ежели тот решит предъявить свои права на престол.
Тхритрава принял свиток обеими руками, склонившись в своем кресле в чем-то, похожем на поклон, почтительным жестом приложил печать себе ко лбу, подержал пару мгновений и лишь затем вскрыл послание от первосвященника. Ох, какой актер в глуши пропадает! Хочется аплодировать и верить, что раньше он про эту цидульку ни разу не слыхал.
Зато кто в посольстве главный, теперь понятно окончательно. Нет, я и так-то почти не сомневался, но эта демонстрация окончательно расставила все точки. Вопрос лишь в том, над всеми ли буквами?
– Все точно так, как и говорит досточтимый князь, – сказал настоятель, пробежав содержимое письма взглядом. – Примас действительно дозволяет снять с тебя обеты, брат Прашнартра. – И, помолчав мгновение, добавил: – Если, конечно, ты сам этого пожелаешь.
– Снять обеты… – эхом повторил я за Тхритравой. – Покинуть обитель? Зачем? Кто нынче помнит в Аарте о царевиче Лисапете? Кто поддержит его притязания?
– Те, кто от века хранит закон и традиции Ашшории, – несколько напыщенным тоном произнес властитель Хатикани. – Совет князей. Если, конечно, царевич пообещает восстановить их старинные вольности.
Ага! Вот и условия. Ну, кто же сомневался, что князюшки даже в мышеловку кладут сыр с ценником?
– А что же, старинные права и вольности членов Совета князей попираются? – с невинным видом поинтересовался я.
Хватит ли посланцам наглости обвинить покойных царей в нарушении традиций и законов Ашшории, что почти тождественно обвинению в святотатстве? Прям даже интересно стало.
– В последние годы были… некоторые отступления, – дипломатично выразился князь Софенине.
Надо же! Может, он вовсе и не такой дурак, каким кажется, и просто нужно с ним познакомиться поближе?
– И вы желаете обратно… наступить?
– О, этого все хотят! – горячо заверил меня князюшка.
– Так-таки уж и все? – усомнился я.
– Практически, – парировал властитель Софенского удела. – Многие члены Совета князей письменно подтвердили, поклявшись перед свидетелями, что поддержат претензии брата царя Кагена, коли он вернет им то, что их и так по праву. Если уважаемый князь Тимариани соизволит…
Соизволил. Сделал морду ящиком, достал из сумки еще один свиток, украшенный множеством печатей, и протянул мне. Хм, а неслабо – двенадцать гербовых оттисков из тридцати шести возможных. Причем знака самого Зулика под текстом нет.
– Ну надо же, как много отступлений мелким почерком, едва место для печатей осталось. – Я изобразил сокрушенный вид и покачал головой, попутно проглядывая написанное.
Еще бы не много. Лендед с Кагеном дворянскую вольницу за годы своего правления окоротили знатно – куда там одному популярному в некоторых районах Земли политическому деятелю с его вертикалью власти…
– Право сбора пошлины с купцов, проходящих по землям владетельных князей, значит, утрачено? Ай-ай-ай, так совсем мошной оскудеть можно.
– Истинно так, – скорбно вздохнул князь Хатикани.
– А что же это только для владетельных-то князей? Нешто кроме тех, кто в Совете князей заседает, других землевладельцев в Ашшории нет?
Князья переглянулись, соображая, что ответить. Эх, нет в вас солидарности трудящихся и понимания классовой общности, товарищи феодалы…
– Да не по чину им будет, – нашелся Арцуд.
– Да? Ну что же, понимаю, понимаю… – Я покивал. – Значит, право сбора налогов в царскую казну надо возвращать?
– Так ведь с чиновников этих государству-то одно разорение. И жалованье им положено, и воруют они безбожно – вон хоть того же брата Асмару спроси, – огладил бороду Шедад. – Он, я слышал, до монашества как раз мытарем-то и был, знает про все их порядки. Мы же лишь о благе государства радеем! К чему эти пустопорожние траты, когда князья испокон веку сами цареву долю собирали?
– Да-да, это понятно, им-то воровать степенство не позволит, – снова покивал я.
– Истинно так! – возгласил князь Софенине и воздел палец.
– Хм… И, значит, охрану благолепия в княжеских землях им же поручить заново?
– Владетельный сам обязан обеспечить чинность да безопасность жителей и путников на своей земле. Это священный его долг, – внушительно кивнул князь Хатикани. – И казне опять же расхода на содержание стражников не будет.
– Как это… ответственно. Ну а исключительное право суда вернуть, верно, для того же понадобилось?