Мерзкий старикашка
Шрифт:
А уж о том, как Валисса «любит» и мужа, и свекра, даже у нас в долине известно. Практически никак. Ну и прочим власти предержащим от нее ждать ничего хорошего не приходится — они, те кто постарше, в большинстве своем, кровью ее родичей замараны.
— Что будет, то будет, и чему суждено случиться, того не миновать, — с постной миной ответил я. — По всем законам, что божественным, что человеческим, царевна Валисса должна быть регентом до совершеннолетия старшего из сыновей.
— Если не найдется более достойного претендента, — обронил Тхритрава, и тут же возвел очи горе. — Но кто лучше позаботится о царевиче, чем его мать? Кому еще блюсти престол?
— Возможно тому, — многозначительным тоном произнес Шедад, — кто имеет на него гораздо большие права, чем царевич Асир?
— По старинному закону, первым престол наследуют сыновья, затем — братья, и лишь после них идут внуки, — добавил Арцуд. — А у царя Кагена, да пребудет он в Свете, был брат.
Значит все же на царство, а не на регентство приехали звать…
— Брат? — помимо воли я горько усмехнулся — видать, наследство от Лисапета мне досталось поболее, чем я предполагал, не одна только мелкая моторика. — Да… Когда-то у него был брат… Но это было очень давно.
— Он, однако, не умер, — заметил князь Софенский.
— Умер, — спокойно ответил я. — Принял священные обеты, и умер для мира.
— Бывало, такие «мертвецы» оживали, — усмехнулся Шедад, владетельный деспот Хатикана и Горной Аршакии. — Вот хотя бы вспомнить царицу Н`Кале. Когда умер ее сын, царь, она покинула скит и правила до совершеннолетия внука.
— Она была темнушка, из народа мурин, — отмахнулся я. — С них станется и не такое отчебучить.
Князья поперхнулись — о том, что легендарная правительница Ашшории была стопроцентная негра, в столице давно пытались не вспоминать.
— Меж тем, это не единственный случай, когда люди благородного происхождения слагали свои обеты и возвращались к светской жизни по зову долга, — обронил князь Тимариани и извлек из поясной сумы свиток, который с видимым почтением (напускным — даю даже и не зуб, а всю челюсть) протянул настоятелю. — Вот, послание примаса Ашшории, где он дозволяет вам, отец мой, снять священные клятвы с царевича Лисапета, буде тот решит предъявить свои права на престол.
Тхритрава принял свиток обеими руками, склонившись в своем кресле в чем-то, похожем на поклон, почтительным жестом приложил печать себе ко лбу, подержал пару мгновений, и лишь затем вскрыл послание от первосвященника. Ох, какой актер в глуши пропадает! Хочется аплодировать и верить, что раньше он про эту цидульку ни разу не слыхал.
Зато кто в посольстве главный теперь понятно окончательно. Нет, я и так-то почти не сомневался, но эта демонстрация окончательно расставила все точки. Вопрос лишь в том — над всеми ли буквами?
— Все точно так, как и говорит досточтимый князь, — сказал настоятель, пробежав содержимое письма взглядом. — Примас действительно дозволяет снять с тебя обеты, брат Прашнартра.
И помолчав мгновение, добавил:
— Если, конечно, ты сам этого пожелаешь.
— Снять обеты… — эхом повторил я за Тхритравой. — Покинуть обитель? Зачем? Кто нынче помнит в Аарте о царевиче Лисапете? Кто поддержит его притязания?
— Те, кто от века хранит закон и традиции Ашшории, — несколько напыщенным тоном произнес властитель Хатикани. — Совет князей. Если, конечно, царевич пообещает восстановить их старинные вольности.
Ага! Вот и условия. Ну, кто же сомневался, что князюшки даже в мышеловку кладут сыр с ценником?
— А что же, старинные права и вольности членов совета попираются? — с невинным видом поинтересовался я.
Интересно, хватит посланцам наглости обвинить покойных царей в нарушении традиций и законов Ашшории, что почти тождественно обвинению в святотатстве? Прям даже интересно стало.
— В последние годы были… некоторые отступления, — дипломатично выразился князь Софнине.
Надо же! Может он вовсе и не такой дурак, каким кажется, когда с ним познакомишься поближе?
— И вы желаете обратно… наступить?
— О, этого все хотят! — горячо заверил меня князюшка.
— Так-таки уж и все? — усомнился я.
— Практически, — парировал властитель Софенского удела. — Многие члены совета письменно подтвердили это, поклявшись перед свидетелями, что поддержат претензии брата царя Кагена, коли он вернет им то, что по праву их и так. Если уважаемый князь Тимариани соизволит…
Соизволил. Сделал морду ящиком, достал из сумки еще один свиток, украшенный множеством печатей, и протянул мне. Хм, а неслабо — двенадцать гербовых оттисков из тридцати шести возможных. Причем знака самого Зулика под текстом нет.
— Ну надо же, как много отступлений мелким почерком, едва место для печатей осталось, — я изобразил сокрушенный вид и покачал головой, попутно проглядывая написанное.
Еще бы не много. Лендед с Кагеном дворянскую вольницу за годы своего правления окоротили знатно — куда там одному популярному в некоторых районах Земли политическому деятелю, с его вертикалью власти…
— Право сбора пошлины с купцов, проходящих по землям владетельных князей, значит, утрачено? Ай-я-яй, так совсем мошной оскудеть можно.
— Истинно так, — скорбно вздохнул князь Хатикани.
— А что же это, только для владетельных-то князей? Нешто кроме тех, кто в Совете заседает, других землевладельцев в Ашшории нету?
Князья переглянулись между собой, соображая что ответить. Эх, нету в вас солидарности трудящихся и понимания классовой общности, товарищи феодалы…
— Да не по чину им будет, — нашелся Арцуд.
— Да? Ну что же, понимаю, понимаю… — я покивал. — Значит, право сбора налогов в царскую казну надо возвращать?
— Так ведь с чиновников этих государству-то одно разорение. И жалование им положено, и воруют они безбожно — вон хоть того же брата Асмару спроси, — огладил бороду Шедад. — Он, я слышал, до монашества как раз мытарем-то и был, знает про все их порядки. Мы же лишь о благе государства радеем! К чему эти пустопорожние траты, когда князья испокон веку сами цареву долю собирали?