Мерзкий старикашка

Герасимов Алексей

— Если обе родят мальчиков, да еще и в один день, будет тебе веселье.

— Разберусь как-нибудь, — князь пожал плечами.

— Ну, я рад что ты так уверен в своей способности отжать обе Аршакии одному из сыновей, господин почти Главный министр. Давай, молись об успехе нашего предприятия. Завтра свидимся.

Чего он, интересно, так выпучил глаза? Вполне логичный ход, как по мне — растрясти тестюшек внучку на наследство.

Брат Люкава, не выспавшийся и мрачный, явился ко мне еще до заутренней.

— Тебя настоятель к себе требует, брат Прашнартра, —

буркнул он, без стука входя в келью.

— Да каб ты сдох! — я схватил полотенце и промокнул порез на щеке. — Одари тебя благодатью Шалимар, чтобы ты до конца дней своих на животе спать не мог, засранец! Хочешь, чтобы я себя сам зарезал?

— Да ну, не бурчи, брат. Там сущая царапина. Думаешь мне самому в такую несусветную рань охота было нестись к тебе? — примирительно пробормотал он.

— Стучаться надо! — я продемонстрировал ему как. Костяшками пальцев по лбу. Не сильно, конечно — двинет еще в обратную ненароком. — Ладно, идем, я так-то побрился уже.

Быстро ополоснув морду и вытеревшись насухо я поспешил за главнопоп-секретарем. Хотя вообще-то и так дорогу знаю, не заблудился бы, чай без поводыря.

Мндя. Явление надцатое, те же и брат Прашнартра. Настоятель прямо-таки лучится благодатью, зато князья (ну, за исключением Тимарианского) глядят сычами.

— Обдумал ли ты еще раз предложение совета князей, брат Прашнартра? — с места в карьер начал Шедад Хатиканский. — Отец-настоятель говорит, что беседовал с тобой.

О как. Ни «здрасьте», ни «присаживайся» тебе, сразу быка за рога берет, козёл бодливый? Ну сейчас я тебе хвост-то накручу, поганец бородатый…

— Конечно обдумал, досточтимый князь, — смиренно ответил я, и отодвинул кресло от стола. — Всю ноченьку не спал, размышлял. С моей спиной и не поспишь толком-то.

— Да причем тут?., — усилием воли князь сдержался. — Надумал чего?

— А как же? Надумал, разумеется, — я уселся в кресле и поерзал, располагаясь поудобнее.

— И, позволь узнать, что надумал? — вступил чуть более сдержанный Арцуд Софенский, видя что его кровник-куманек готов взорваться. — Принял ли ты решение?

— Принял, — кивнул я. — Нелегко это было, скажу тебе, князь, но принял. Непросто, ой как непросто было измыслить дюжину жестоких казней, не похожих одна на другую, да еще и так распределить, чтобы ничьей чести урона не было.

— Ка… Каких казней? — опешил мой собеседник.

— Я же сказал, жестоких, — благостным тоном ответил я. — За тобой-то вины немного, тебя я повелю лишь к лошади привязать, да гонять ее по полям, покуда ты дух не испустишь, ну и досточтимого князя Хатикани терзать долго не стану. Его к четырем согнутым березкам привяжут, быстро отстрадается. Про остальных, кто печати на своей срамной грамотке поставил тебе интересно?

— Ты в своем ли уме, монашек?!! — Шедад вскочил на ноги и грохнул по столу кулаком. — Тебе ли нам грозить, старый?!!

— Я-то, князь, в своем, — произнес я все тем же «благочестивым гнусняком», и тут же резко сменил тон на в той еще жизни отработанное сержантское рычание. —

А вот у тебя его и заемного нет! Или думал ты, что одни вы помните о том, что у Кагена есть брат? Да вот тебе!

Я скрутил кукиш, и ткнул им в сторону властителя Хатикани.

— Что, полагал что коли мошна полна, то и сила за вами?!! — я вновь резко перешел на спокойный тон. — А в чем сила, князь? Разве в деньгах? Многие говорят что в деньгах, — я взял со стола свиток с «кондициями», взмахнул им пару раз, и с презрительной миной вновь бросил обратно. — Вот у вас много денег. И чего? Я вот думаю, что сила — в саблях. У кого больше воинов, тот и сильнее.

Я вынул из рукава свиток от «военщины», и положил его на стол, так, чтобы были видны оттиски отправителей.

— У меня больше сабель. И часть из них сейчас на монастырском подворье, — я припечатал письмо генералов ладонью.

Князюшки откинулись на спинки кресел с потерянным видом: Арцуд таращил глаза, а Шедад и вовсе хватал воздух ртом, словно рыба выброшенная на берег. Эх, хорошо, что к настоятелю монастыря даже кинжал на поясе таскать не положено, а то я как-то не в форме для схватки с двумя микросумоистами разом. Если кинутся — буду отбиваться подсвечником.

— Что будет с нашими родами? — первым нашелся Софенский князь.

— Ну это уж как водится, — протянул я. — Поток и разграбление. Девок в рабыни-наложницы, мальчишек, кто в возраст не вошел, тоже. Ну или в евнухи, если кому надо. Остальных под нож. Хотя, слыхал я, асины развлекаются боями воинов-рабов на арене, часть взрослых мужчин туда можно запродать.

Кинутся или нет? Они меня помоложе, но не слишком намного, вдвоем точно управятся. С другой стороны, знать что за дверью меня охрана не ожидает никак не могут. Рискнут? Не решатся? Торг устроят?

— А меня, значит, по полю, привязанного к лошади? Может, простым усекновением головы обойдемся? Из уважения к древности рода?

А ведь не трусит. Смирился просто. Сразу как-то.

— И… И меня, — слабо проблеял Шедад. — Мой род не моложе.

Вообще ни один даже попытки не сделали поднять руку на священную монаршую особу. Это вам, господа, большим плюсом в зачет пойдет, это я запомню.

— Ладно, успокойтесь уже, — я развалился в кресле барин барином, и небрежно махнул рукой. — Откладывается пока казнь — за вас ваш зять поручился, князь Тимариани. Говорит, что в заговор вас вовлекли по недомыслию, и практически против вашей воли. Ведь так все было, правда?

— Да-да-да, именно так, — моментально сориентировался в ситуации Шедад Хатиканский, до того побледневший, но стремительно, буквально на глазах, приобретающий свой естественный цвет. — Это факт!

— Ну вот и славно, — промурлыкал я. — Очень рад что мы с вами договорились о том, что именно вы двое огласите на совете князей претензию царевича Лисапета на престол Ашшории.

— А… — Зулик кивнул на письмо от генералов.

— А они будут в резерве. Убеждать несогласных, — пояснил я. — Дабы это все не выглядело военным переворотом.