Мерзость
Шрифт:
Могу сказать, что к концу нашего разговора мистер Перри устал. Дыхание у него стало хриплым.
Увидев, что я это заметил, он сказал:
— Зимой мне удалили часть легкого. Рак. Второе, вероятно, тоже поражено, но метастазы распространились везде, так что добьют меня не легкие.
— Мне жаль, — произнес я, остро чувствуя неадекватность этих слов.
Мистер Перри пожал плечами.
— Если я доживу до девяноста, Дэн, то выиграю не одно пари. Больше, чем вы можете себе представить. — Он усмехнулся. — Но самое любопытное, что у меня рак легких,
Я не знал, что на это ответить.
— Еще один парадокс состоит в том, что я переехал в Дельту из-за близости к горам, — прибавил он. — А теперь задыхаюсь после подъема на небольшой холм. Сотня футов пастбища на окраине города, а я дышу так, словно вскарабкался на высоту двадцати восьми тысяч футов.
Я по-прежнему не знал, что сказать — наверное, ужасно лишиться легкого из-за рака, — но не догадался спросить, где и когда он поднимался на высоту 28 000 футов. Зона выше 25 000 футов, или 8000 метров, называется «зоной смерти», и не без оснований: на такой высоте альпинист слабеет с каждой минутой, кашляет, задыхается; ему всегда не хватает воздуха, и он не в состоянии восстановить силы во время сна (тем более что заснуть на такой высоте практически невозможно). Впоследствии я спрашивал себя, называл ли мистер Перри 28 000 футов в качестве примера, как трудно ему дышать, или действительно поднимался на такую высоту. Мне было известно, что Винсон, самая высокая гора Антарктиды, чуть выше 16 000 футов.
Но прежде чем я собрался задать умный вопрос, мистер Перри хлопнул меня по плечу.
— Я не жалуюсь. Просто мне нравится иронизировать. Если в этой несчастной, печальной и беспорядочной вселенной есть Бог, этот Бог — горькая ирония. К примеру… вы успешный писатель.
— Да, — осторожно согласился я. Чаще всего новые знакомые обращаются к успешному писателю с просьбами (а) найти литературного агента, (б) помочь с публикацией, (в) то и другое вместе.
— У вас есть литературный агент и все такое? — спросил Перри.
— И что? — Я насторожился еще больше. После четырех часов разговора я восхищался этим человеком, но графоман есть графоман. Напечатать его практически невозможно.
— Я собирался кое-что написать…
Вот оно. В каком-то смысле мне было жаль слышать эти знакомые слова. Они красной линией проходят через все разговоры с новыми знакомыми. Но я также почувствовал некоторое облегчение. Если Перри еще не написал свою книгу или что там еще, каковы шансы, что он сделает это теперь, почти в девяносто, больной раком?
Мистер Перри увидел мое лицо, прочел мои мысли и громко рассмеялся.
— Не волнуйтесь, Дэн. Я не буду просить вас что-нибудь опубликовать.
— А что тогда? — спросил я.
Он снова потер щеки и подбородок.
— Я хочу кое-что написать и хочу, чтобы кто-нибудь это прочел. Понимаете?
— Думаю, да. Именно поэтому я пишу.
Он покачал головой, как мне показалось, раздраженно.
— Нет, вы пишете для тысяч или десятков тысяч людей, которые прочтут ваши мысли. Мне же нужен всего один читатель. Один
— Может, родственники? — предположил я.
— Единственная известная мне родственница, внучатая племянница или правнучка, или как там она называется, живет в Балтиморе или где-то еще, — тихо сказал он: — Я ее никогда не видел. Но у Мэри и администрации этого дома есть ее адрес… куда посылать мои вещи, когда я отдам концы. Нет, Дэн, если я сумею написать эту штуку, то хочу, чтобы ее прочел тот, кто способен понять.
— Это фантастика?
— Нет, но я уверен, что это будет выглядеть фантастикой. Вероятно, плохой фантастикой.
— Вы уже начали писать?
Он снова покачал головой:
— Нет, я ждал все эти годы… черт, я не знаю, чего ждал. Наверное, пока смерть постучит в мою дверь, чтобы у меня появилась мотивация. Ну вот, старуха с косой уже колотит изо всех сил.
— Почту за честь прочитать все, чем вы пожелаете со мной поделиться, мистер Перри, — ответил я, удивляясь эмоциональности и искренности своего предложения.
Обычно я относился к произведениям новичков так, словно их рукописи кишат бациллами чумы. Но тут обнаружил, что мне не терпится прочесть все, что захочет написать этот человек, хотя в то время предполагал, что он будет рассказывать об экспедиции Бэрда на Северный полюс в середине 30-х.
Какое-то время Джейкоб Перри сидел неподвижно и пристально смотрел на меня. Эти голубые глаза словно ощупывали меня — будто восемь грубых, покрытых шрамами пальцев с силой давят мне на лоб. Не очень приятное ощущение. Но между нами возникла какая-то связь.
— Ладно, — наконец произнес он. — Если я когда-нибудь это напишу, то пришлю вам.
Я уже вручил ему свою визитную карточку с адресом и другой информацией.
— Но есть одна проблема, — сказал он.
— Какая?
Перри сцепил руки, такие ловкие даже без двух пальцев на левой руке.
— Я совсем не умею печатать, — признался он.
Я рассмеялся.
— Если бы вы отправляли рукопись издателю, то мы нашли бы машинистку, чтобы она ее напечатала. Или я сам. А пока…
Я извлек из потертого портфеля чистый блокнот «Молескин» — 240 бежевых нетронутых страниц. Блокнот был в мягкой кожаной суперобложке с двойной петелькой для ручки или карандаша. Я уже вставил в петельку остро отточенный карандаш.
Мистер Перри дотронулся до кожаной обложки.
— Это слишком дорого… — нерешительно произнес он и отдернул руку.
Мне было приятно услышать старомодное слово «дорого», но я покачал головой и вложил блокнот в кожаной обложке ему в руки.
— Это всего лишь памятный сувенир в благодарность за те несколько часов, которые вы мне уделили, — я хотел прибавить «Джейк», но не смог заставить себя назвать его по имени. — Серьезно, я хочу, чтобы вы его взяли. А когда напишете то, чем захотите со мной поделиться, то я буду с нетерпением ждать. И обещаю дать честную оценку.
Мистер Перри улыбнулся, сжимая блокнот своими узловатыми пальцами.