Мешок историй про шалого малого
Шрифт:
— Ну, хорошо, раз ты такой тормоз, давай попробуем последний аргумент, — Свиридов полез в стол, достал оттуда роскошный парик, с волнистыми волосами и, встряхнув его, надел на голову, схватил со стола пустой стакан и запел в него высоким, хриплым фальцетом, словно в микрофон:
Hey, hey, mama, said the way you move, gonna make you sweat, gonna make you groove. Oh, oh, child, way you shake that thing, gonna make you burn, gonna make you sting.Несомненно,
— Once more dead!!! — восхищенно воскликнул Жорка, будучи не в силах сдержать эмоций. Плант, заметив округленные от восторга глаза Георгия, вдохновенно подпрыгнул и запел еще громче и пронзительнее:
All I ask for when I pray, steady rollin’ woman gonna come my way. Need a woman gonna hold my hand, won’t tell me no lies, make me a happy man.— Ебать-колотить! — повторял завороженный и очарованный Жорка.
— Вот именно! — довольно хохотнув, сказал Роберт Плант, обнажив ровный ряд перламутровых зубов. В это время дверь снова приоткрылась, и в нее заглянул давешний полицейский.
Увидев капитана в парике, он округлил глаза и, осторожно прикрыв двери, исчез.
— Но, позвольте… Как вы тут? Почему? В участке? Это же невероятно! С таким голосом! — воскликнул Жора.
Певец, тяжело дыша, устало плюхнулся в кресло, стянул с головы парик.
— Не знаю, как тебе объяснить… — он достал из деревянной коробки сигару, привычно и ловко отрезал кончик, — Мы уже не те… Рок умирает, Жорик. Мы должны потихоньку уходить, чтобы не быть смешными. Сюзи Кватро, Ингви Мальмстин, Барни Марсден, кому сейчас нужна их музыка? Кругом слушают такую хуйню, что страшно жить становится!
— Не скажи, — горячо возразил Жора, — Рок никогда не умрет! Никогда! В последний приезд, на Пинк Флоид народу было больше, чем на похоронах Сталина! А на Маккартни вообще все билеты за месяц проданы! Нельзя уходить, Роберт! Никак нельзя! Уступать место жлобам? Это малодушие…
— Да народу по хую, на что ходить! Это же — толпа! На митинги «За честные выборы» или на концерт Оззи Осборна. — Роберт Плант прикурил сигару и красиво выпустил дым. — Заметь, кто на рок-концерты ходит? Старички, типа нас тобой! А молодежь тупо идет на то, что модно, а не на то, что хорошо! Скоро нас будут слушать только застывшие во времени мумии, как сегодня слушают Козина, Вертинского и Лемешева. Поэтому у нас, братишка, должен быть запасной аэродром! Семья, работа, любовь. Или, как у меня — работа в полиции! Вот у тебя есть запасной аэродром?
— У меня? — Георгий задумался и с ужасом вдруг осознал, что у него нет никакого, даже самого захудалого, запасного аэродрома. Дома пусто, в душе мрак, будущее темно.
— Скажи мне, Роберт, в тебя отец вложил частицу себя? — спросил он задумчиво.
— В смысле? — поднял кустистые брови Плант.
— Ну, занимался он твоим воспитанием? Формировал тебя как мужчину, как музыканта?
— Да нет, — немного подумав, ответил Плант, — хотя, если честно, я этому рад. Если бы он меня, упаси Бог, формировал, я бы давно спился. Он ведь у меня алкаш был, от пьянки загнулся.
— Тогда, может быть, мать? — с надеждой спросил Кравец.
— Да нет. Мать была занята собой. Меня формировала музыка. Да. Музыка. И все. А мать в музыке ни бельмеса не соображала. Она была глухая. А почему ты это спросил?
— Да так… Я об этом часто думаю.
Двери кабинета со скрипом приоткрылись. В проеме снова показалась лысая голова полицейского, потом другая, поменьше и вихрастая, словно посудный ершик. Не заметив ничего странного, обе головы исчезли.
— Ну что? — Свиридов деловито, неторопливо и величаво, чтобы Жорка успел заценить, взглянул на часы «Rolex», — Протокол будем оформлять? Или так разойдемся? — он, с хитринкой глядя на Георгия, засунул остатки шоколадки «Аленка» себе в рот.
— Юрка там — как? — Кравец окончательно пришел в себя.
— Дома твой ебанутый Юрка. Пьян, как большевик на маевке. Протрезвится утром, а ты уже — опачки — дома!
— Сколько? — вздохнул Жора, почти физически ощутив себя дома, в спасительной теплой ванне с благовониями и морской солью, бокал «Henessy» в руке, Taj Mahal из колонок, и ему стало тепло и спокойно.
— Вот это — по-мужски! Молодца! — одобрительно хлопнул его по плечу капитан, почти физически почувствовав увесистую, шершавую пачку ассигнаций у себя в руке, и ему стало тепло и спокойно. Он вдруг схватил со стола стакан, легко, по-ковбойски, без помощи рук, вскочил на стол, опрокинув на пол компьютер, держа сосуд перед собой наподобие микрофона, запел в него хриплым, истошным фальцетом:
Didn’t take too long ‘fore I found out, What people mean my down and out. Spent my money, took my car, Started telling her friends she wants to be a star. I don’t know but I been told, A big-legged woman ain’t got no soul.КОНЕЦ
Фиктивный брак
Вечером, возвращаясь с работы, Николай Заколупин обнаружил в своем почтовом ящике мятую записку на фирменном бланке ЖЭКа № 6. Вот что он там прочитал: «Гражданин Н. А. Заколупин! В связи с предстоящими выборами, вам надлежит явиться в паспортный стол, для уточнения и идентификации ваших биографических данных».
— Что за хрень? — встревожился не на шутку «гражданин» Заколупин, — такого раньше не было, идентификация какая-то…
На самом деле, «гражданину» Заколупину Н. А., здоровому, молодому симпатичному человеку, тридцати лет, специалисту по компьютерной графике было отчего беспокоиться. Был в его биографии малоизвестный широкой общественности факт, который мог бы вызвать законное подозрение у паспортистов. Дело в том, что год назад Заколупин Н. А. заключил фиктивный брак с гражданкой Анной Семеновной Блохайц, пятидесятилетней одутловатой, усатой женщиной с сиплым, прокуренным баритоном, редкими, окрашенными неведомым мировой колористике цветом, волосиками на голове. Анну Семеновну он видел всего два раза: один раз, когда предприимчивый и энергичный армейский друг Женька привел ее к Николаю для того, чтобы подписать взаимовыгодный сепаратный договор о недопустимости взаимных имущественных претензий.