Месс-Менд, или Янки в Петрограде (изд.1956 г.)
Шрифт:
40. ЛЕПСИУС ВСТРЕЧАЕТСЯ С ФРУКТОВЩИКОМ БЭРОМ
Тоби только что вычистил первый сапог и собирался малость вздремнуть, прежде чем приступить ко второму, как вдруг в дверь кухни кто-то тихо постучал. Он вооружился метлой для изгнания попрошайки и приотворил дверь как раз настолько, чтобы просунуть туда свое оружие, но в ту же секунду метла вывалилась у него из рук, а рот открылся на манер птичьего клюва. Дело в том, что за дверями стоял не попрошайка, а некто.
Спереди этот некто ужасно походил на мисс Смоулль. Это были глаза мисс Смоулль, нос мисс Смоулль, рот мисс Смоулль и кружевная мантилья мисс Смоулль. Но сверху некто напоминал круглый аптекарский шар, налитый малиновыми кислотами. И держал себя некто совсем не как мисс Смоулль: он не ругался, не плевался, не подбоченивался, не напирал ни коленом, ни животом, а сказал нежным голосом:
— Впусти-ка меня, голубчик Тоби!
Мулат попятился, испугавшись до смерти. Некто вошел, снял мантильку, повесил ее на крючок и проговорил еще более трогательным голосом:
— Достань из печки золы, Тоби, дружочек мой!
Тоби достал полный совок золы, трясясь от ужаса.
— А теперь подними-ка его, миленький, и сыпь золу мне на голову!
Но тут совок выпал из дрожащих рук Тоби, и он, судорожно всхлипывая, помчался наверх по лестнице, залез в чулан и спрятал голову между колен.
Дух мисс Смоулль между тем не обнаружил ни раздражения, ни досады. Он терпеливо нагнулся над печкой, собрал пригоршню пепла и вымазал им себе голову — не так чтоб уж очень, а в самую пору, чтоб указать на символический характер этой операции.
Потом мисс Смоулль смиренно двинулась в кабинет доктора, смиренно остановилась на его пороге и сложила руки на животе.
Лепсиус поднял глаза от медицинской книги о позвоночниках и грозно нахмурился:
— Мисс Смоулль, что это значит? Если не ошибаюсь, я вижу вас без парика и с перепачканным сажей черепом. Какого черта означает подобная демонстрация?
— Не демонстрация, сэр, нет! Не подозревайте этого ради моей бессмертной души! Раскаяние, сэр, раскаяние, глубочайшее, чистосердечное, фатальное!
— Не плетите вздора. В чем дело?
— Сэр, я раскаиваюсь в том, что не придавала значения вашим отеческим советам. Я имела безумие смеяться над ними. Судьба жестоко покарала меня, сэр! Вы были правы, трижды правы. Моя невинность поругана, чувства мои растоптаны, идеалы ниспровергнуты. На цветущей долине, сэр, дымятся обломки!
— Что это за диктанты? — взбесился Лепсиус, бросая книгу на пол. — Если вы собрались шантажировать меня с этим вашим Натаниэлем Эпидермом…
— Натаниэля Эпидерма больше нет, сэр! — кротко ответила мисс Смоулль. — Забудьте его. Отныне, сэр, я предана вашему хозяйству душой и телом.
Неизвестно, какая трогательная сцена была еще в запасе у мисс Смоулль, но, на счастье доктора Лепсиуса, раздался пронзительный звонок, и Тоби влетел в комнату, все еще белый от ужаса.
— Вас спрашивает какой-то красный джентльмен, сэр, — пробормотал он, переводя дух, — и с него так и каплет!
Доктор Лепсиус молча поглядел на свою экономку и служителя, подвел им в уме весьма неутешительный итог и направился к себе в кабинет.
Мулат оказался прав. В докторской приемной стоял толстый красный человек в гимнастерке, и с лица его стекала кровь.
— Рад познакомиться, — сказал он, энергично пожимая руку доктору. — Фруктовщик Бэр с Линкольн-Плас… Небольшое мордобитие на политической подкладке… Я ехал мимо и вдруг заметил вашу дощечку. И вот я здесь, перед вами, с полной картиной болезни на лице, если можно так выразиться!
Спустя минуту он уже сидел в кресле, обмытый и забинтованный искусными руками доктора Лепсиуса. Доктор внимательно изучил его со всех сторон, оглядел его огромные пальцы с железными ногтями, здоровенные ребра и задал вопрос, неожиданный для толстяка:
— Вы рентгенизировались у Бентровато, мистер Бэр?
— Верно. Откуда вы это знаете?
— Как не знать! Это было в тот день, когда с вами вместе рентгенизировали… как его?.. Ах, черт побери, небольшой человек, похожий на пьяницу и с подагрическими руками… Да ну же!
— Профессор Хизертон! — перебил его фруктовщик довольным тоном. — Как же, как же! Важная птица. Из-за него меня даже не пускали в приемную, как будто можно не пустить фруктовщика Бэра с Линкольн-Плас! Я, разумеется, вошел и не очень-то понравился этому человеку, Да и, признаюсь вам, он был прав, что прятался от соседей. Будь я на его месте, я бы выбрал себе пещеру и сидел в ней наподобие крота целые сутки.
— Как вы странно говорите о профессоре Хизертоне! — возразил Лепсиус. Он был с виду спокоен, но три ступеньки, ведущие ему под нос, дрожали, как у ищейки. — Для чего бы ему прятаться?
— Ну, уж об этом пусть вам докладывает кто хочет. Я держу язык за зубами. Спросите на Линкольн-Плас о фруктовщике Бэре, и вам всякий скажет, что он умеет хранить секреты. Не из таковских, чтобы звонить в колокола!
— Похвальное качество, — кисло заметил Лепсиус, складывая в хрустальную чашу со спиртом свои хирургические орудия, — ценное качество во всяком ремесле… Вы, кажется, торгуете фруктами, мистер Бэр?
— «Кажется»! — воскликнул толстяк. — Да вы бы лучше сказали о Шекспире, что он, кажется,писал драмы! Весь Нью-Йорк знает фрукты Бэра! Вся 5-я авеню кушает фрукты Бэра. Моим именем названа самая толстая груша, а вы говорите «кажется»… Если у вас когда-нибудь таяло во рту, так это от моих груш, сэр.
— Не спорю, не спорю, мистер Бэр, я человек науки и держусь в стороне от всякой моды. Но признайтесь, что вы все-таки преувеличили качество своего товара.
Эти слова, произнесенные самым ласковым голосом, не на шутку взбесили толстяка.
Он сжал кулаки и встал с места:
— Вот что, сэр, едемте ко мне! Я вас заставлю взять свои слова обратно. Вы отведаете по порядку все мои сорта, или же…
— Или же?
— Вы их проглотите!
С этими словами Бэр подбоченился и принял самую вызывающую позу.