Месс-менд (сб.) ил. Е.Ведерникова
Шрифт:
— Ну так снимай свой курьерский кафтан и облачайся в мой фартук, — прохрипел Зильке, — я полечу заместо тебя. Курьер Высшего Совета Обороны будет пропущен!
Он сорвал с него фуражку, скинул фартук и напялил на костлявые плечи еще мокрый и горячий от пота кафтан курьера.
Тот не сопротивлялся, передал ему документы и был рад-радешенек уснуть хоть под забором, если не хватит сип дотащиться до дому.
Зильке побежал на аэродром. Хотя достойный слуга ученого относился к видимому миру с большим презрением и привык уважать явления природы не моложе третичного
Улицы Зузеля замерли. Военные патрули сторожили заводы и фабрики. Мимо Зильке пробежали два смущенных человечка — друзья министра Шперлинга, спешившие домой с митинга.
— Ничего не понимаю, — услышал Зильке торопливую речь, — рабочие себе на уме. Часть попряталась в подвалы, часть пошла добровольцами на войну. Митинг не собрал никого, кроме торговцев...
— Подождите разгрома Союза! Тогда настанет историческая минута, — мы должны будем достойно защитить...
Конца Зильке не расслышал. Человечки побежали дальше.
Аэродром находился в верхней части города, над крепостью. Здесь он попал в сплошную, слитную толпу военных шинелей. Это была эскадра французских летчиков. Вся береговая стража Рейна участвовала в воздушном походе. Маленькие плоские воздушные суденышки ждали своих всадников. Каждое вмещало двух человек — летчика и баллонометателя. Первый прыгал к мотору, второй садился в кабинку. Офицеры давали команде последние инструкции:
— Дать сражение противнику под Москвой, уничтожив по пути Ленинград, Волховстрой, Новгород, Псков, Бологое, Тверь и полотно Октябрьской железной дороги.
— Скажите, все эти баллоны начинены новым элементом? — спросил Зильке у молодого солдатика.
— Все, чем нас вооружают, начинено новым элементом! — гордо ответил француз. — Все заводы и фабрики работали без передышки тридцать восемь часов.
Зильке покачал головой с весьма странным выражением лица. Но пробраться на аэродром гражданского и дипломатического авиасообщения ему все-таки не удалось: командир поднял белый платок, и ласточки, одна за другой, принялись вылетать в небо. Задрав головы, тысячи людей глядели, как белые птички описали дугу, собрались стайкой, выстроились треугольником и плавно понеслись через Рейн к западной границе, где их поджидала целая воздушная флотилия.
Тут только Зильке выбрался из толпы и добежал до своей машины. Летчик выслушал его, выпуча глаза.
— Да ведь это сумасшествие! — воскликнул он, — Вылететь я вылечу, но мы с вами покатаемся в облаках не хуже Юпитера-громовержца. Ведь вся воздушная полоса объявлена зоной газовых действий. Зангезур принадлежит Союзу. Даже если мы до него доберемся, нас не подпустят к нему на пушечный выстрел.
— Садись! — упрямо ответил Зильке, хватая летчика за шиворот. — Садись и делай свое дело, если не хочешь прослыть шлаком самого скверного сорта.
Они вылетели вслед за ласточками, и сторожевой авиапост остановил их на высоте тысячи метров. Зильке показал свои бумаги. Постовой офицер пожал плечами:
— Если вы надеетесь добыть еще несколько фунтов элемента — летите, мы во всяком случае гарантируем пенсию вашей вдове.
Через десять минут они неслись по широкой небесной дороге. Небо было явно взбудоражено и перевернуто во всех направлениях. Стальные птицы рвали его на части. Облака плыли растрепанные, как после драки, и все небесное окружение носило в высшей степени расстроенный характер.
Зильке неотступно глядел в воздушный бинокль. Он видел млечный путь аэропланов, — тысячи военных воздушных судов, вытянувшихся лентой, кружком, треугольником, квадратом, роившихся стаями в стаях, комплексами еще в больших комплексах, и державших путь, как огромное звездное течение, к западной границе. Они круто повернули от этого страшного зрелища, и летчик направил «Юнкере» на юг.
Между тем небо, видимо, не хотело сдаваться без боя и мобилизовало свои собственные силы. На горизонте появились три вертикальные черные черты. Через минуту они распустились в букеты, расплылись грозными черными тучами, и вокруг началась ужасная воздушная буря. Громовые раскаты грозили рассыпать стекла кабины. Молнии тыкались в Зильке раскаленными иголками, не доставляя ему этим ровно никакого удовольствия. Машина прядала все чаще и чаще, напоминая сердцебиение бегущего человека. Кончилось тем, что летчик заплутался в черной облачной стихии, руль сломался, и они стали нестись неизвестно куда. Между тем наступила ночь, а прожектор бездействовал.
— Радуйтесь! — злобно прокричал летчик. — Недостает еще, чтоб мы врезались в гущу военной флотилии и нас приняли за врагов и подожгли в одну минуту, как блоху. Сумасшедший вы человек!
— Лети! — хладнокровно ответил Зильке, не отрываясь от бинокля. Сквозь черноту ночи он все-таки видел небесную дорогу и утешался поразительной быстротой полета. Они неслись таким способом всю ночь, а когда рассвело, увидели себя над плоской синей равниной. Четыре маленьких аэроплана окружали их с четырех сторон. Они стали медленно приближаться к «Юнкерсу», покуда не взяли его на прицел.
— Так я и знал, — прошипел летчик через полчаса, когда они были снижены на аэродром красивой горной деревушки Северного Кавказа, на берегу Черного моря. — Можете грызть свой локоть. Вы попадете теперь в Зангезур после того, как будете расстреляны, повешены или четвертованы. Мы в руках у Союза.
Оцепившие их люди между тем вытащили Зильке из кабинки и под револьверным дулом повели обоих путешественников в комендатуру.
— Неужели они так счастливы нашей поимкой? — удивленно прошипел летчик. — Взгляните-ка, спятили они, что ли?
В самом деле, пока их вели, они увидели всю деревню, танцевавшую, певшую, маршировавшую по улицам — с флагами, музыкой, цветами, знаменами. Дети подскакивали на пол-аршина от земли. Девушки обнимались и целовались с юношами. Балконы утопали в коврах. И повсюду и отовсюду летали в воздухе крупные красные розы, гвоздики, глицинии. Это походило на сплошное безумие.
Но когда в комендатуре при виде их обрадованно расхохотались, — удивление Зильке и летчика перешло в ужас: «Не пали ли они в поселок сумасшедших?»