Мессалина
Шрифт:
Что было на уме у Мессалины? Весь вечер она не сводила глаз с Калисто. Может быть, этой строгостью и даже неприступностью среди всеобщего разгула она хотела убедить юношу в лживости слухов о ее пороках и распущенности? Казалось, своим глубоким взглядом она предлагала любимцу императора сравнить ее с другими придворными дамами и удостовериться в том, что ее захватило не кратковременное сладострастное желание, а настоящее, благородное чувство. Конечно, Мессалину трудно было
– И поэтому ты так печальна среди всеобщей вакханалии? – спросил Калисто.
– Это тебя удивляет, не правда ли? Скажи откровенно, Калисто, ты ждал чего-то иного? Да, я знаю, что говорят обо мне. Каждый мой жест и даже взгляд вызывает кривотолки и порицание. За те три года, что супружескими узами соединяют меня с Клавдием, я не сделала ни одного шага, который не был кем-нибудь прослежен и пересказан так, словно я ничем не отличаюсь от других римских матрон или даже хуже их всех. Но я и в самом деле ничуть на них не похожа!
– О да! Ты лучше! И гораздо красивее!
– Ты мне льстишь, добрый Калисто. Но не говори так. Я не Гай Цезарь и не смогу вознаградить тебя доходом от какой-нибудь провинции.
– Ох! Если ты захочешь, то сможешь подарить мне во много раз больше, чем одну несчастную область, – дрожащим голосом произнес юноша.
– Во имя Геркулеса! – с неподдельным изумлением, которое граничило с подозрительностью, воскликнула матрона. – И где я найду тебе такую империю?
– Она в тебе самой! Если бы я смог вызвать в тебе хоть десятую долю того, что сам чувствую, я бы обладал самой великой империей – твоим сердцем, божественная Мессалина!
– Увы, Калисто, эта империя уже завоевана.
– Неужели нельзя свергнуть с престола, – поникнув головой, проговорил Калисто, – того, кто захватил ее, даже не зная истинной цены своих владений?
– Ох, Калисто, Калисто! – грустно вздохнув, ответила Мессалина, – и ты тоже! Ты такой же, как все!
Калисто промолчал.
– Ты мне казался другим, – мягко продолжала супруга Клавдия. – Глядя в твои голубые глаза, такие чистые и нежные, я думала, что вижу зеркало своей души. Я представляла тебя иначе. Мне чудилось, что ты, просвещенный, как все греки, способен понять ту возвышенную, благородную взаимосвязь двух навеки разлученных душ, которую так поразительно
– О да, когда я нахожусь возле тебя, когда слушаю чарующую музыку твоей речи, пронзающую мое бедное сердце, то понимаю, что такое родство двух душ, хотя не мог этого постигнуть в чересчур строгом учении Платона. Да, в твоих устах эта небесная гармония звучит гораздо яснее, чем в книгах великого афинца!
Трудно было сказать, чем вызван был такой эмоциональный порыв юноши: диалогами его знаменитого земляка, рассуждениями женщины на метафизические темы или красотой, пленившей его? Во всяком случае, он говорил искренне.
– Неужели мы, люди, – всего лишь соединение нервов, мускулов и крови? – продолжала Мессалина, старавшаяся говорить нежно и ласково. – Неужели нами движет то же самое, что и всеми остальными живыми существами? Точно мы звери, рыскающие по земле в поисках добычи и не способные распрямиться, чтобы, подняв голову, ощутить беспредельную высоту чистого голубого неба, увидеть лучезарный свет божественных светил? Неужели нами правят только животные инстинкты? И нам не дано слышать таинственный и древний зов, повелевающий преодолеть земную обыденность, этот кошмарный сон, от которого только один-единственный раз удается очнуться и вступить в неизведанные, божественные области бытия?
– Да! Да! Это чувство есть во мне, и оно крепнет от твоей божественной эманации, от созерцания твоей олимпийской красоты! – воскликнул молодой грек, воспламенившийся от слов Мессалины. – О, почему мне не дано обладать хотя бы половиной твоих душевных сокровищ!
Калисто умоляюще сложил руки. Глаза его, казалось, наполнились слезами, готовыми вот-вот брызнуть. В свете ярко горевших светильников весь его облик казался воплощением юной мужской красоты.
– Кто знает! – после некоторого молчания произнесла жена Клавдия. – Кто знает, Калисто! Может быть, ты убедил меня. Не скрою, моя душа притягивается к тебе.
– О! Боги позволят мне доказать неподдельность того чувства, которое я питаю к тебе! О моя божественная синьора! Я чувствую себя златокрылой бабочкой, летящей на свет твоих очей!
В суматохе никто не обращал внимания на двух влюбленных. Соскользнув с ложа, Калисто опустился на колени перед Мессалиной и припал губами к ее сандалиям. Потом поднял голову и прошептал еле слышно:
– Умереть у твоих ног! Умереть за тебя!
– Встань, прошу тебя! Встань, пока никто не увидел, – с возмущением, но скорее наигранным, чем искренним, воскликнула супруга Клавдия. Схватив ладонь либертина, она усадила его рядом с собой.
Конец ознакомительного фрагмента.