Мессия должен умереть
Шрифт:
Сухорукий появился неожиданно, притом в сопровождении парочки фарисеев. Один из них оказался тот, что с носом, второго я видел в первый раз.
— Можно ли исцелять в субботы? — с ходу пошел в наступление носатый.
Иисус пожал плечами:
— Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы! Итак, можно в субботы делать добро. Протяни руку твою.
Носатый с готовностью протянул немытую лапищу.
— Да не ты, — поморщился Иисус, — а вот он.
Сухорукий оттеснил фарисея, и Иисус принялся колдовать над его рукой. Народ вокруг оживленно переговаривался, апостолы окружили учителя, но я успел заметить, что он лихорадочно роется в кошеле, привязанном к поясу. Что там у него?
Разглядеть я ничего не успел, потому что какой-то ражий пастух толкнул меня и вдобавок дохнул в лицо чесноком.
Следующее, что я увидел, был ликующий сухорукий… вернее, бывший сухорукий, который в волнении таращился на свою ладонь и медленно шевелил пальцами. Двигались только указательный и безымянный, но и этого оказалось достаточно, чтобы в толпе пронесся шепоток: «Чудо! Чудо!»
Что он с ним сделал? Вколол какой-то миокорректор или стимулятор?
Или Иисус — действительно сын божий?
Нет, увольте. Так мы не договаривались.
Что ж, подождем… подождем… Выводы делать еще очень и очень преждевременно.
Посрамленные фарисеи ретировались, а я тут же вспомнил, что, согласно Евангелию, «Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его. Но Иисус, узнав, удалился оттуда». Посему, протолкавшись сквозь стену ущербных и калечных, тянущихся к Христу за исцелением, я шепнул ему на ухо:
— Нам надо отсюда уходить, Господи!
— Сам знаю, — шепнул он в ответ и поспешил к выходу.
Вопреки ожиданиям и евангельскому тексту, ни слепых, ни немых Иисус в последующие несколько дней не исцелял, из чего я сделал вывод, что Матфей обладает довольно развитым воображением. Знаменитую же сентенцию о Сатане Иисус высказал на одном из привалов, когда Петр привел подслушанный накануне аргумент фарисеев, что, мол, Иисус изгоняет бесов не иначе как силою Баал-Зебула, князя бесовского.
Иисус не посрамил моего знания Евангелия, ответив:
— Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если Сатана Сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его? И если я силою Баал-Зебула изгоняю бесов, то сыновья их чьею силою изгоняют? Посему они будут им судьями.
Дальше все следовало почти точно по тексту Евангелия, и я лишь подивился памяти Матфея, работавшего без диктофона и даже стенографистки.
А Назарет мне не понравился. Однообразные белые домики, вонь от канав, грязные и тщедушные домашние животные… Именно там я съел какую-то гадость и заработал первое, но далеко не последнее отравление, уменьшившее мои запасы на две капсулы токсофага Т-76.
Никаких следов агента АК не наблюдалось — то ли он работал не здесь, а, скажем, в аппарате Понтия Пилата, готовясь к будущим событиям, то ли что-то там у АК не срослось и они либо вообще никого не послали, либо по техническим причинам агент попал не туда. Бывали, говорят, и такие случаи.
Апостолы все так же настороженно относились ко мне, лишь Матфей болтал со мной в пути и на остановках, а Иисус неожиданно передал мне ящик с казной, сказав остальным:
— Этот человек разумен и знает счет деньгам, отчего же нам не доверять радению его?
Я не особенно обрадовался, хотя ящик был легкий по причине пустоты. Да и слишком уж все сходилось по писаному… Впрочем, тогда я еще ровным счетом ничего не подозревал.
Во время очередного обращения к народу, для которого Иисус использовал любой удачно подвернувшийся момент и место (на сей раз небольшой базарчик), Матфей толкнул меня локтем в бок и сообщил:
— Видишь женщину? Нет, не ту толстуху, а вон там, возле лотка со смоквами? Это его мать.
— Чья? Иисуса?
— Да, Господа. И его братья тоже там стоят.
Матерь божья оказалась довольно миловидной, такую легко взяли бы на телевидение вести программу о домашних хлопотах, например, или ток-шоу «Деловая женщина». Братья оказались попроще, этакие иудейские пейзане с печальными очами.
В эту минуту какой-то склочный тип выбрался в первые ряды слушателей и, перебив бодрый спич Иисуса, изрек, театральным жестом простирая руку:
— Вот матерь твоя и братья твои стоят, желая говорить с тобою.
— Кто матерь моя? И кто братья мои? — Иисус покачал головой. — Вот матерь моя и братья мои. Ибо, кто будет исполнять волю отца моего небесного, тот мне брат, и сестра, и матерь.
Кое-кто из апостолов, к которым и относились эти слова, приосанился, а туповатый Варфоломей спросил у Петра:
— Ну, про брата я понимаю, а какая же я учителю мать?
— Это иносказание, — недовольно буркнул Петр.
Я посмотрел на мать Иисуса и увидел, как она утирает слезы. Один из братьев обнял ее за плечи, утешая, а другой бросил на Христа многообещающий взгляд. Ой, побьют они его как пить дать… Я бы и сам побил на их месте.
Но Иисус явно не спешил. То ли учитель был уверен в своей безопасности, то ли просто не хотел так быстро покидать родные места, по коим скучал во время скитаний, но он отправился к морю. За ним, ясное дело, потащились те из аборигенов, кто проникся его учениями либо просто надеялся, что братья прилюдно накостыляют Иисусу по шее за недостойное любящего сына поведение.
Иисус оказался не дурак, в чем я, собственно, давно убедился. Он взял чью-то утлую лодчонку, качавшуюся у берега, отплыл чуть подальше и только оттуда принялся вещать. Недалеко от себя я заметил одного из братьев, злобно двигавшего челюстями, но Иисус был для него недоступен.