Месть Анахиты
Шрифт:
По примеру арабов солдаты оборачивали голову обрывками туник — а раньше, бывало, смеялись: мужчины в платках…
Подошвы сандалий измочалились на каменистой дороге, и по ней позади войска тянулся красный след от израненных ног. К нему роями слетались вездесущие мухи — исчадие ада, войско Вельзевула…
Каждый день случался переполох: одного ужалил скорпион, на другого напала змея, кто-то упал, перегревшись. Из когорты в когорту уже бродил темный слух об измене.
В тяжелый день, когда войско пребывало в расстроенных чувствах, а Красс,
Царь писал, как он страдает в борьбе с Хурудом; лишенный возможности направить подмогу Крассу, он советует ему либо повернуть и, соединившись с армянами, сообща нанести удар Хуруду, либо идти дальше, но при этом всегда становиться лагерем на высотах, избегая мест, удобных для вражеской конницы.
Опять та же уклончивость, осторожная необязательность: либо — либо…
— Предатель! — возмутился Красс, которому на пороге победы Артавазд с его лихими армянами был, собственно, уже не нужен. — Передайте вашему ничтожному царьку, что мне сейчас недосуг заниматься Арменией. Я приду туда позже и накажу за измену…
Армяне, глубоко оскорбившись, уехали.
Нет, с друзьями и союзниками так нельзя разговаривать! Это чревато…
Кассий вознегодовал и на сей раз, но с Крассом, который его уже видеть не мог, спорить не стал.
Зато обрушился на Абгара:
— Какой злой дух, сквернейший из людей, привел тебя к нам? Каким колдовством соблазнил ты Красса, ввергнув столько солдат в проклятое пекло? Чем увлек ты его на дорогу, на которой место главарю степных бродячих разбойников, но не римскому полководцу?
…А так разве можно разговаривать с друзьями и союзниками?
— Чем плоха эта дорога? — удивился Абгар. — Или ты думал: здесь Кампания, что так тоскуешь по воде прозрачных ключей, по рощам тенистым, гостиницам, баням? Это пустыня! Солитудо по- вашему. Знали, куда идете. Потому — терпите. Мы-то терпим.
— Вы! — вскричал Кассий, чье возмущение не только не улеглось от опасной искренности араба, но распалилось еще горячее. — Вы — можете! Ибо сродни вашим ослам и верблюдам…
— Скоты, одним словом, — улыбнулся арабский царь. Он не вздрогнул, не вскрикнул. Не заскрипел зубами. — Знаем. Это мы знаем! Уже десять лет…
Он больше в тот день не шумел, не метался. Успокоился сразу и решительно, уверившись в чем- то неизбежном.
— Твой первый советник Кассий, — явился вечером Абгар к «императору», — недоволен мной. «Проклятое пекло», «обманул»… Подозревает меня в черных замыслах. Эх, император! На Востоке, знаешь, немало райских долин. Но чтобы достичь их, надо сперва одолеть пустыню. Так же, как ты, — заметил Абгар проницательно и располагающе, — на пути к своей прекрасной мечте одолеваешь в умах приближенных пустыню непонимания.
— Что за речь! — восхитился Петроний, находившийся, как всегда, при особе главного военачальника.
— Я могу уехать, если мешаю, — вздохнул Абгар. — Выбирайтесь сами. Я все-таки царь! В Эдессе за оскорбление царского величества отрезают язык.
Красс, у которого Абгар оставался теперь единственной верной надеждой, поспешил успокоить его:
— Он и меня подозревает в чем-то недостойном! Уж такой человек. Зоркий до слепоты. Я накажу Кассия.
— А стоит ли? — Абгар проникновенно взглянул Крассу в глаза. — Через несколько дней ты разгромишь Сурена и тем докажешь всем свою правоту — и мою. Победа — лучшее из доказательств. Но мы уже подступаем к Белиссе! — спохватился Абгар. — Как бы нам не угодить в засаду. Если б великий дозволил, я бы послал своих верных арабов разведать обстановку на реке.
— Ступай, — дозволил «император». И добавил с теплотой: — Друг наш…
Давно, за четверть с половиной столетия до Красса, персидский царь Дарий I Гистасп решил покорить вольных саков, обитавших за Ранхой.
С огромным войском явился он в их страну. Кочевники скрылись в песках. Пастух Ширак, изрезав лицо ножом, перебежал к врагу и выдал себя за человека, обиженного соплеменниками. Он обещал, им в отместку, показать короткую дорогу к месту, где затаилось сакское войско. Дарий поверил ему.
Ширак завел персидское полчище в гиблую даль, где саки, внезапно напав, разгромили пришельцев…
Но Красс не знал восточной истории. Потому что знать не хотел. Какая может быть история у отсталых, диких азиатов?
А ее надо бы знать.
Обозленный, резкий, явился Абгар на стоянку своего отряда.
— Где эти беглые? Зовите ко мне их предводителя…
К нему в палатку, хромая, пришел человек, закутанный платком до черных глаз.
— Ты чего хромаешь? — удивился царь Осроены.
— Дядя бродит по лагерю, все вынюхивает, нельзя ли чем поживиться… — Натан откинул платок с лица. Он возмужал, окреп. После купеческих душных подвалов жизнь на ветру и на солнце, в дороге, пошла ему на пользу. — Боюсь, узнает по фигуре и походке…
— Да, он глазаст и сметлив. Вот что! Час настал. Бери своих друзей, садитесь на верблюдов и мчитесь к Белиссе. Доедете быстро. Хороший скаковой верблюд не уступает коню. Скажи Сурхану: «Абгар сделал выбор! Он не хочет всю жизнь ходить у римлян в скотах. Войско измотано. Артавазд не поможет Крассу. Абгар свое сделал — ты делай свое». Понятно?
— Вполне.
— Деньги есть у тебя?
— Нету денег.
— Возьми, — протянул ему Абгар полную горсть золотых монет.
— Зачем? — недовольно нахмурился Натан. — Не за деньги служу.
— Но как же…
— Мы у себя дома. Не дадут с голоду умереть.
…В тот же день, уже к вечеру, Натан встретил в шатре предводителя саков с человеком с черной повязкой на лбу.
— Как твой дядя? — усмехнулся беглый раб.
— Богатеет. Вошел при Крассе в большую силу.
— Не станет Красса — не станет Едиота.