Месть базилевса
Шрифт:
«Запомнит?.. Может, лучше, кабы забыл… Да вернет ли трон?» – Капитан опять склонил голову, чтоб автократор, избави Господи, не прочел сомнение в его глазах.
За три с лишним десятка лет жизни Григорс научился разбираться в людях, без этого не только в торговле не преуспеешь – команду толком не наберешь. Он уже понял, что Риномет из тех самолюбивых натур, которые малейшее возражение собственной воле расценивают как прямой вызов…
Подумал и сам испугался собственных мыслей. Ему ли, сыну шлюхи и пьяницы, судить о багрянорожденном? Не нахальство с его стороны – разбираться
«А ведь вернет власть!.. Этот – вернет!» – мелькнуло неожиданно, как озарение.
Базилевс, бросающий вызов самому Богу посреди водяного ада, – захочешь, да не забудешь. И пощади, Господи, его врагов, потому что им больше не от кого ждать пощады!..
3
Костер набирал силу, и шаман набирал силу. Кружился, подпрыгивал, бил в бубен и себя хлестал бубном, словно коня подстегивал. Выл, кричал, пел, бормотал что-то даже не на языке талов, совсем непонятное. Глаза дикие, взгляд невидящий, движения настолько быстрые, что не уследишь. Его длинная, ломкая тень в мерцающем свете пламени металась подраненной птицей. Чудилось, вот-вот тень отделится от тела, закружится сама по себе.
Любеня понимал, Хаскара уже здесь нет, его дух уже там, в Верхнем Мире. Путешествует по таким далям, о которых подумать страшно.
Алекса, наблюдая за чужим, таинственным действом, все крепче прижималась к нему. Щекой почувствовав невесомое касание волос, он отвлекся, побережнее переложил руку на ее плечах.
Вроде обычное дело – взять девушку в жены, дать клятву богам быть вместе, делить кров, и хлеб, и судьбу, в радости – радоваться, в горе – не гнуться… Со стороны посмотреть – обычно. А как до самого дошло – нет, не так… У него – по-другому, не как у всех! – был твердо уверен он.
До сих пор самому странно, как сподобился. Ведь он, Любеня, никогда не был особо боек с девками. Начнет с ними разговаривать и робеет почему-то, теряет слова. Брат, высоченный красавец Ратмир, даром что младший, все время задирал кому-то подол в кустах за деревней. А он, старший, все воевал где-то, некогда было научиться. Положа руку на сердце, здесь сам себя не узнал – налетел как коршун на куропатку, схватил…
Подумал и усмехнулся. Вспомнил, как сговаривались их родичи. Тоже неспешно, до томления и зубовного скрежета. Мама Сельга с несколькими старейшинами два раза ездили к оличам говорить, их старейшины в ответ приезжали.
Брать жену из другого рода – дело, в общем, обычное. Не зря на торжища по весне и осени вместе со старшими ездят и молодые. Старшие там, понятно, торгуют, обмениваются товаром, а парни и девки приглядываются друг к другу, кто посмелей – даже сговариваются. Издавна так ведется – кровь между родами мешать, чтоб, значит, в одном не застаивалась. А зачем – даже старики не знают. Наверное, так бог Род завещал, от него пошел этот древний обычай.
Но всякое дело договора требует, а договариваются в лесах подолгу, объедаясь и опиваясь от умственного усердия.
Любеня не сразу понял, что его избранница матери не понравилась. Сельга и не говорила прямо, раз только, когда он вслух восхищался красотой любимой, прервала неожиданно резко: «Красивая, да… Жалко только, умом не вышла». «Почему не вышла? С чего ты взяла?» – растерялся от неожиданности Любеня. «Не знаю уж почему. Не вышла, и все тут… А люди говорят: глупый мужик – беда на дворе, глупая баба – беда в доме…» – сказала Сельга и отвернулась.
Любеня сдержался, не ответил злостью, но крепко тогда рассердился. Нет, в самом деле, Сангриль когда-то называли глупой, теперь – Алексу. Как сговорились все! Там, у свеев, пеняли на его любовь, говорили, что глупа как утка, и здесь все сначала. Словно он лишь глупых баб способен любить!
Еще Заринка, сестренка, изъела крапивными подковырками. Мол, краса-невеста статью богата – и спереди как у коровы висит, и сзади как у свиньи не опоросившейся. Только зачем было далеко ездить, неужто в своем роду жоп и грудей не нашлось?
Маленькая пока, бесится от девичества.
Сказал ей – надулась, обозвала его, убежала…
Любеня вдруг вспомнил, как Заринка передразнивала плавную, чуть вразвалку, походку Алексы, широко виляя тонкими, словно у парня-подростка, бедрами. Засмеялся.
– Ты что, Любенюшка? – тихо, в самое ухо спросила Алекса.
Его жена перед людьми и богами…
– Ничего. Так… Подумал, вот придут родичи с утра величать молодых, а нас нет. Потерялись.
– Потерялись, – подтвердила она. – Нехорошо, наверное. Обидятся.
– Хорошо!
Алекса уже несколько раз просила отвести ее к чуду, живым камням, что сами собой перекладываются с место на место. Вот и украл муж жену посреди свадебного пира. Надоело смотреть на хмельные, раскрасневшиеся лица, слушать обычные шуточки про крепость мужского корня и податливость женского устья.
Родичи любили позубаскалить над этим не меньше, чем налившиеся пивом воины моря. И кто утверждает, что все народы отличаются друг от друга?
А ему хотелось остаться наедине. Пить глазами ее красоту, вдыхать ее сладкий, травяной запах, касаться прохладной, нежной, светящейся в темноте кожи.
Убежали! И долго потом смеялись в лесу, представляя, как родичи будут сидеть и сидеть за столами. Есть мясо, хлеб, заедать киселями и кашами, запивать крепкой сурицей. Валиться, вставать, снова пить и есть. И сами забудут, почему сидят, начнут спрашивать один другого…
Девять живых камней, огромные, в половину человеческого роста валуны серо-синего цвета, Алексу не удивили. «Камни как камни, ничего такого…» – лишь сказала она, задумчиво наморщив лобик. Хотя Любеня показал ей следы на земле от их перемещений, рассказал: вот этот раньше здесь лежал, этот – здесь. А ведь никто их не двигает, сами. Живые.
Коснуться, даже просто подойти к камням девушка после его объяснений побоялась. Любеня подошел, положил ладонь на холодный каменный бок. Мамка Сельга как-то объясняла ему, что это не простые камни, что в них – сила. Но не бесов, не навьей нежити, как боятся родичи. Другая сила, непонятная, спящая. «Может, в этих камнях спят теперь древние, неведомые нам боги, что правили на земле до наших, нынешних?» – предположил он тогда. «Может быть», – согласилась мать.