Месть базилевса
Шрифт:
Большинство болгарской знати впервые видели вилу. Они с изумлением наблюдали, как базилевс лениво накалывает куски, гадали между собой – донесет до рта или уронит на этот раз. Переглядывались украдкой – уж не такой ли вилой базилевс отхватил себе нос? Вот уж действительно зловредная выдумка подземного бога Эрлика! Словно Тенгри-Отец не дал человеку для трапезы целых две руки и пять пальцев на каждой…
Хан вдруг хлопнул в ладоши. Хлопок не сильный, почти не слышный за лязгом челюстей и сопением над кубками, но в шатре сразу же наступила тишина. Лишь один из боилов, подавившись, никак не мог
На него не смотрели, все глаза вопросительно обратились к хану. Многие пытались неслышно и незаметно проглотить куски во рту. От этого казалось, что суровые воины и седобородые старики гримасничают, как расшалившиеся дети.
– Ты уже дожевал, уважаемый бий Биляр? – негромко спросил Тервел. – Я могу сказать свое слово?
Бий Биляр, уже не синея, откровенно мертвея лицом, судорожно задергался, пытаясь хоть знаками изобразить, что хан может говорить всегда, везде и сколько ему угодно. Да как можно помыслить иное?! Речь хана – живая вода для иссохшихся без мудрого поучения ушей его подданных…
– Тогда – всем уйти! – распорядился Тервел.
Подданные рванулись к пологу, опережая друг друга. Двое батыров, сжалившись, подхватили под руки боила Биляра, бессильно, как рыба на берегу, открывавшего рот.
Вместе с болгарами, дождавшись подтверждающего кивка базилевса, вышли ромеи. Сам Юстиниан остался сидеть. Смотрел на хана, чуть заметно раздувая обрезки ноздрей. В тусклом свете светильников его глаза казались совсем темными, почти черными.
Видеть уродство на этом красивом лице так же неприятно, как встретить стройную, сияющую красавицу, ковыляющую на деревянной ноге, подумал хан. Обычно воины, получившие похожие увечья в бою, закрывают их тряпочными или серебряными колпачками. Это нетрудно. Но Риномет словно нарочно демонстрирует всему миру свое безобразие. Хочет, чтоб видели – он ничего не забыл и никого не простил?
Тервел неторопливо подгреб под себя еще подушек и откинулся, устраиваясь удобнее…
Хан Тервел, сын и наследник хана Аспаруха, основателя Великой Болгарии, любил удобства больше, чем положено воину. Он вообще во многом не походил на своего непоседливого отца-воителя, когда-то приведшего орду болгар в вольные степи между низовьями Днепра и Дуная и основавшего здесь сильное, независимое царство.
Тервел куда больше времени проводил на мягких подушках, чем на коне. Он был хорошо образован, не только говорил, но и читал на многих языках, даже собрал в своем дворце в Плиске обширную библиотеку. Если Аспарух был ярким и стремительным как огонь, то сын, скорее, напоминал воду – задумчив, всегда спокоен, говорит сдержанно, тихо. И решения принимал взвешенно, не торопясь.
Хотя даже враги признавали: тот, кто посчитает сына мягче или слабее отца, совершит большую ошибку. Некоторые хитроумные боилы, возмечтавшие о власти после гибели Аспаруха от кривых хазарских мечей, поняли это слишком поздно. Опомнились лишь, когда широкоплечие бури, отборные воины-волки из личной охранной тысячи хана, начали привязывать их за ноги к необъезженным жеребцам.
Кони долго таскали их за собой по степи, клочками сдирая кожу, и у мятежников было время повыть
Постепенно все убедились, что сын не хуже отца умеет выдернуть меч из ножен и с гиканьем помчаться на белом жеребце впереди страшной болгарской конницы, от грохота копыт которой вздрагивают земля и небо. Получив от Аспаруха в наследство обширное и сильное царство, Тервел укрепил его еще больше. Когда было можно – умел договориться с соседями, когда было нужно – шел в кровавый набег со звоном мечей и дымом пожарищ.
– Мудрый хан, справедливый хан! Достойный наследник богоподобного отца-хана! – наперебой славили его теперь бии, боилы, камы и аксакалы. Особенно громко кричали те, кто когда-то был близок к мятежникам.
Тервел милостиво улыбался всем, но не забывал об этом. Он никогда ничего не забывал…
Как и отец Аспарух, Тервел понимал, что болгары никогда не укрепятся на новых землях, если начнут разорять их коренное население – фракийцев, словен и валахов. Поэтому в царстве Болгарском все были объявлены равными. В этом хан взял пример с Ромейской империи, где греки, италийцы, сирийцы, копты, армяне, евреи, иллирийцы, даки и прочие народы одинаково считались гражданами, равными друг другу по праву рождения.
У ромеев, народа самой сильной и богатой империи мира, насчитывающей на своих землях более полумиллиона подданных, вообще можно многому научиться, понимал хан Тервел. И нужно учиться! Хотя бы тому, как строить крепкую государственную машину, не слабеющую ни при каких обстоятельствах. А если некоторые, к примеру, хитрый, но не умный джебу-каган хазар Ибугир Гляван, считают это проявлением слабости и отступничества от традиций – да смилуется над ними Тенгри Всесильный! Старые степняки говорят: тысячу глупостей можно сотворить быстро, десять умных дел требуют времени…
«Интересно, понял ли это свергнутый базилевс Юстиниан Риномет? Усвоил ли урок изгнания?» – размышлял хан Тервел, глядя на своего гостя. Он помнил, ходит среди ромеев такая шутка: «Священная власть базилевса не ограничена в империи ничем, кроме меча и удавки очередных заговорщиков!» Автор ее неизвестен, конечно. Или, что вероятнее, безвестно сгнил в сырости и плесени подземной тюрьмы. Хотя прав неизвестный, ох, как прав… Если перебирать имена базилевсов Ромеи, лишь один из четырех автократоров кончил свою жизнь в ветхой старости. Остальных резали, травили, душили удавками, в лучшем случае – лишали языка и глаз, отправляя доживать в отдаленные монастыри. И при этом империя продолжала стоять так же несокрушимо, как на высоких курганах степи стоят каменные бабы неизвестного теперь народа.
Вот чему надо у ромеев учиться – как строить крепкое государство, способное успешно существовать даже при глупых и безумных правителях!
Подумав об этом, хан сказал другое:
– Боюсь, если б пир продолжился, мои мудрые советники обожрались бы до смерти от усердия и почтения. – Тервел мягко вздохнул и добавил: – Тревожит меня, конечно, здоровье бия Биляра, как бы мы не потеряли его… Впрочем, думаю, мы смогли бы пережить такую потерю.
Риномет тоже в этом не усомнился. Хмыкнул презрительно: