Месть Клеопатры
Шрифт:
По всему «Энвироману» разносился едкий запах моющих и дезинфицирующих средств.
Было три часа, клуб только-только начинал оживать. Подвезли и разгружали под бдительным оком приказчика еду и напитки. Двое уборщиков мыли, драили, натирали. На подмостках Алехандро репетировал бахату — мелодию, популярную во всем испаноговорящем мире. Оркестр, состоящий из гитариста и двух барабанщиков, отбивал ритм, а трубач выводил мелодию. Алехандро стоял рядом с музыкантом, играющим на конге; он напевал, заменяя текст бессмысленным «па-па-па». Его губы слегка подрагивали в такт заводному ритму бахаты.
Высокий симпатичный мужчина чуть за тридцать, всегда, даже в такую жару, появляющийся на людях в строгих темных костюмах и в галстуках, Будофски взял на себя заботы об артистической карьере Алехандро полтора года назад по просьбе Чи-Чи Моралеса.
— Великолепный текст.
— Рад, что тебе он понравился.
Алехандро сел на край рампы, свесил ноги и принялся болтать ими.
— Как мне хотелось бы, чтобы ты наконец осознал, что живешь в XX веке, и приобрел автоответчик. Тебя никогда не бывает дома, и когда возникает необходимость с тобой связаться, тебя приходится просто выслеживать.
Алехандро пренебрежительно отмахнулся:
— Терпеть не могу технические штуковины. А в чем дело?
— Я показал твою видеокассету Полю Бельмонту с кабельного, и ты ему понравился. Очень понравился.
— Ну и когда прикажешь подписывать контракт?
— Бельмонту понравился твой стиль, твой голос, то, как ты овладеваешь аудиторией.
— Ближе к делу, Йош.
Будофски недоуменно потупился:
— Проблема в том, что он не знает, как тебя подать. Говорит, что ты слишком уж латиноамериканец. Твоя музыка привела бы в экстаз жителей карибских архипелагов и южноамериканцев, но в Штатах, говорит он, у тебя нет шансов. Он предлагает тебе кардинальным образом изменить имидж.
— Вот как? И как это, на его взгляд, должно выглядеть? В ковбойском духе?
— Нет, скорее эдакий космополитический стиль. Урбанистический и слегка загадочный. Так он утверждает. Мы поменяем тебе имидж, запишем еще одну кассету и снова постучимся к Бельмонту.
— Йош, послушай, мой стиль таков, каков я. Я и мой стиль неразделимы.
«Я, — невольно подумал он. — А кто я такой на самом деле? Мне это не известно. Ирландец? Мексиканец? Индеец племени тараскан? Певец? Секретный агент?»
— Крупные телекомпании на корню скупили всех латиноамериканских звезд и потратили целые состояния, пытаясь внедрить их на североамериканский рынок. И потерпели полное фиаско.
— А как же Хулио?
— Не забывай, что он европеец. И он в равной мере нравится и мужчинам, и женщинам.
Алехандро устало покачал головой:
— Даже не знаю, что тебе ответить, Йош. Тебе придется смириться с моим нынешним обликом.
— Мы изменим тебя совсем чуть-чуть. Может быть, наймем какого-нибудь психолога, чтобы он помог сделать из тебя другого человека, смешав старое с новым.
— Мне надо подумать.
— Я разыщу тебя через пару дней.
Проводив взглядом своего импресарио, Алехандро подумал, как бы удивился Йошуа, узнай он о его двойной жизни. Он встал, посмотрел на оркестрантов, скомандовал:
— Продолжили.
Магазин автозапчастей Лопеса, расположенный на северной стороне Сто девяностой улицы, возле поворота на Манхэттен-авеню, находился в одном из домов, предназначенных исключительно для бедноты. В большей части зданий этого квартала были заколочены и окна, и двери. Но на этой нищей улице имелись тем не менее три ювелирных магазина, четыре бутика и два туристических агентства. Все эти заведения служили ширмами для отмывания наркоденег. Миллионы наркодолларов поступали сюда грязными, а выходили отсюда чистехонькими.
На задворках автомагазина находилась площадка, заваленная грудами старых покрышек. Она была обнесена забором, но ни высоковольтной проволоки, ни свирепых сторожевых псов здесь не было. Да и зачем: ведь каждый наркоман, вор и торговец из здешних мест знал, что магазин запчастей Лопеса на самом деле принадлежит Чи-Чи Моралесу.
Четверо мужчин играли в домино, сидя за столом у входа в магазин, когда сюда подъехало такси и из него вылез Алехандро. Чи-Чи Моралес бегло взглянул на него и снова углубился в игру.
Летние сумерки еще не опустились. У сорванного пожарного крана в клубах пены резвились ребятишки. Через дорогу, в Морнингсайд-парке, в траве лежал бродяга с пустой бутылкой из-под выпивки в руках. Глаза его были, казалось бы, закрыты. Не шевеля губами, он произнес в микрофон, спрятанный в рукаве:
— Засек мужика, только что вылезшего из такси.
Алехандро подошел к столу и стал наблюдать за игрой. Чи-Чи уже вышел. Игра закончилась, Чи-Чи встал и пошел в глубь двора. Алехандро последовал за ним. Чи-Чи проходил между грудами покрышек.
В центре площадки четыре аккуратные груды покрышек были сложены так, что между ними образовывался своего рода вулканизированный туннель. Чи-Чи протиснулся в глубь туннеля, заканчивавшегося тупиком. У него над головой порхала парочка голубей.
С трудом протиснувшись в святая святых, Алехандро сказал:
— Нравится мне этот офис. Кто же это до такого додумался?
— Такая штука не пропускает ни лазерного луча, ни радиоволн. Ни всякой прочей дряни, которую они используют в борьбе против меня, амиго. — Пристально поглядев на гостя, Моралес поинтересовался: — А тебя-то сюда что привело?
Алехандро заговорил вполголоса, заговорщическим тоном:
— Несколько дней назад твой компадре Роберто Барриос познакомил меня со своей последней блондинкой. Она была в полном улете. Он отправился отлить, а она начала травить что-то насчет большой партии товара, которую должен принять в море Барриос. Вот я и подумал: если этой прошмандовке такое известно — то кому ж оно не известно? — Алехандро понимал, что идет на риск, закладывая подругу Барриоса, и, возможно, подвергает ее смертельной опасности, но он рассчитывал на то, что Сиверу удастся успеть вытащить ее из дела. А уже сказанного им было более чем достаточно, чтобы параноидальная подозрительность Чи-Чи доделала остальное. Неписаный закон гласит: никогда не говори о делах с посторонними, особенно если ты их пользуешь в постели.