Месть кованых фламинго
Шрифт:
Я почувствовала, что лежу на земле лицом вниз. Раздался голос:
— Стой! Кто идет?
— Ради всего святого… — пробормотала я.
— Мэг! Что с тобой? — воскликнул Майкл.
— Я обо что-то споткнулась, — объяснила я, пытаясь подняться.
— Я сказал: «Стой! Кто идет?»
— «Gatinois chasseurs»! [17] — крикнул Майкл невидимому часовому. — Ты в порядке? — спросил он у меня.
— Я когда-нибудь рассказывала тебе, что на поле боя растут кактусы?
17
Подразделение в составе французских войск, принимавших участие в осаде Йорктауна.
— Кактусы?
— Подойдите и представьтесь! — крикнул часовой.
— Через минутку, ладно? — попросил Майкл.
— Да, кактусы. Маленькие, аккуратненькие кактусы, всего несколько сантиметров в высоту.
— Мэг, ты что, головой ударилась?
— В детстве мы все знали, что здесь нельзя бегать босиком из-за кактусов. Колючки такие малюсенькие, что их даже пинцетом не вытащишь. Приходится ждать, пока сами выйдут.
— Ты ведь не босиком?
— Нет, — согласилась я, вставая на ноги. — Но я упала лицом в кактусы. Надеюсь, то, обо что я споткнулась, кинули не эти бестолковые артиллеристы. Хватит нам за вечер одного убийства.
— Может, поговорим с ними попозже? — предложил Майкл.
Я зашагала к лагерю артиллеристов — мы подошли так близко, что я уже видела блики костра между палатками.
Майкл с кем-то заговорил. Наверное, с часовым, решила я, прошла мимо, и тут передо мной в темноте выросло что-то огромное.
Я шагнула ближе и обнаружила, что смотрю в самое жерло пушки.
18
Я надеялась, что очередной выстрел раздастся чуть погодя, но на всякий случай отпрыгнула подальше. И только потом поняла, что возле пушки никого нет.
Странно. Они же только что палили. Утром, перед уходом в павильон, я наблюдала, как расчет артиллеристов суетится возле орудия, в то время как офицер подает команды — громко, чтобы слышала публика. Там было не меньше восьми человек — и это только половина от того числа, которое требовалось для той же самой операции в старину. Кроме того, процесс состоял примерно из тридцати стадий, треть которых заключалась в чистке дула после выстрела. Почему же никто ничего не делает?
Я снова подошла поближе и дотронулась до дула. Металл был той же температуры, что и окружающий воздух. Разве пушка не греется хотя бы чуть-чуть, когда из нее стреляют?
Я стояла в недоумении, и тут из палатки неподалеку вышел человек и подошел ко мне.
— Хороша, верно? — спросил он, оглаживая пушку, как любимую лошадь. — Представляете, каково им тут приходилось, когда тридцать таких малюток палили по городу?
— Хороша, да и звуки от нее неплохи, — ответила я. — Поэтому даже не желаю представлять, как это было. Вы всерьез собираетесь всю ночь продолжать пальбу?
Человек вздохнул.
— Они из лагеря, Джесс… я хотел сказать, капитан, — произнес часовой, подходя ко мне вместе с Майклом. — Заснуть не могут.
— Не удивляюсь, — кивнул капитан Джесс. — Мы вроде как обязаны стрелять всю ночь, мэм, — добавил он. — Пойдемте… раз уж мы вам спать не даем, так хоть позвольте вас развлечь.
Следуя за Джессом, мы прошли между палатками к центру лагеря, где горел костер. Вокруг него сидели мужчины и женщины. Одна наигрывала на гитаре. Несколько человек держали дымящиеся кружки, другие жевали тосты с сыром. Мой живот тут же забурчал, напоминая, что несколько часов назад я умчалась с вечеринки, так и не перекусив.
— Хотите чего-нибудь выпить? — предложил Джесс. — У нас есть пиво, сидр, вода и свежесваренный котелок нашего национального напитка. Никакого чая, разумеется.
— Национального напитка? — переспросил Майкл.
— Кофе, — объяснила я. — После Бостонского чаепития Континентальный конгресс официально провозгласил кофе национальным напитком. Мне, пожалуйста, чашечку.
— И мне, — добавил Майкл.
— И все-таки я настаиваю, что это анахронизм! — произнес один из людей у костра. — Сам по себе кофе аутентичен, но не тогда, когда его делают в кофеварке, да еще пропускают через фильтр.
— Тогда накапай мне две чашки горячего анахронизма для наших гостей, Мел, — попросил капитан. — Потому что я не желаю портить хороший кофе, кипятя его в том же котелке, в котором ты варил солонину. Вы, ребята, предпочитаете черный анахронизм или со сливками?
Я немного изменила свое отношение к бригаде артиллеристов, сидя с ними у огня и попивая отличнейший кофе; когда мне предложили горячий сандвич, я просто не смогла отказаться. Однако я не могла не помнить о том, что каждая проведенная вместе минута приближает нас к моменту очередного выстрела, и была полна решимости их остановить.
— Слушайте, — сказала я, дожевав угощение, — не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством, но что у нас с канонадой творится?
Люди вокруг костра заворчали.
— Нас наняли, чтобы мы стреляли всю ночь, — объяснил Джесс.
— Да, знаю. Чтобы изображать обстрел, который начался десятого октября 1781 года и длился, пока командующий англичан лорд Корнуоллис не выбросил наконец белый флаг. Это я помню. Но для чего вам стрелять в середине ночи, когда все равно никто не слышит? Или, скажем так, не услышит, если вы дадите заснуть.
— Я сам был бы счастлив отдохнуть до утра, или до середины ночи, или до любого другого часа, который вы предложите, — сказал Джесс. — Только дело не во мне. Все решает мадам ван Штейбен.
— Ван Штейбен? — переспросил Майкл.
— Прусский генерал, которого Вашингтон нанял, чтобы навести порядок в американской армии, — объяснила я. — Знаменит любовью к строжайшей дисциплине и строевой подготовке, а также умением ругаться на трех языках.
— Вы прекрасно знаете историю, — с поклоном заметил капитан.