Месть мажора
Шрифт:
Наташка – настоящая светская львица, хорошая партия для любого мажора.
Но не для меня. Я свой выбор уже сделал.
Беру у официанта бокалы с шампанским, один протягиваю ей.
– Натаха, слышала, родичи хотят нас поженить.
– Раз хотят, значит скоро будет помолвка.
– Ты согласна? – делаю неприятное для себя открытие.
– А меня разве кто-то спрашивал? В нашей среде брак – это бизнес.
– Вот! – чокаюсь с ней, нежный звон богемского хрусталя ласкает уши. – Неужели не хочешь свободы?
– Ты о чем? – Наташка подозрительно косится на меня фиалковыми глазами, наверняка линзы нацепила.
– У меня любимая есть.
– А-а-а, и что?
Соколова мрачнеет, улыбка сползает с лица. Отчего-то становится неуютно. Такое впечатление, что Наташка спит и видит себя моей женой.
– На всякий случай предупреждаю, на тебе не женюсь.
– Решай этот вопрос с родителями.
– И ты со своими поговори.
– Не буду.
– Почему?
– Я понимаю, как слияние наших компаний важно для бизнеса.
– Слушай, я не желаю жертвовать собой ради презренного злата.
– Вот как ты воспринимаешь наш договорной брак!
Я чуть не сплевываю с досады. Не думал, что Соколова такая упрямая. Ну, что даст ей эта свадьба? Все равно жить с ней не буду. Неужели не понимает, что не стерпится и не слюбится. Живой пример – мои родители. Мама всю жизнь страдала, болела и пряталась в своих апартаментах, отец менял любовниц, как перчатки, а потом привел в дом Глафиру. Как в таких условиях меня умудрились заделать, не понимаю.
Наташка надувает губы, сует мне в руку бокал и уходит. Смотрю ей вслед – всем хороша: фигурка просто отпад, ноги от ушей, плечи гордо развернуты, осанка королевы, – но мне нужна другая.
Что ж, раз никто не хочет договариваться по-хорошему, придется воевать. Поднимаю руку:
– Внимание! У меня есть объявление! Дорогая… – намеренно делаю паузу, жду, когда все меня услышат, – мамочка!
Гости дружно поднимают головы, приглашенный на вечер музыкальный квартет тоже затихает. Мачеха настороженно замирает с бокалом в руке: она постоянно ждет от меня подвоха. С тех пор, как она вошла в наш дом и до сегодняшнего дня, я ни минуты не давал ей покоя. Не могу смириться, что отец при больной жене привел в дом любовницу, которую позже сделал своей супругой.
Ненавижу их! Всеми фибрами души ненавижу! Потому и в компании работать не хочу. Видеть самодовольное лицо папаши нет ни сил, ни желания.
Я поднимаю над головой пакетик с подарком и бегу к лестнице. Поднимаюсь на несколько ступенек, чтобы все хорошо меня видели. Отец тут же оказывается рядом.
– Эрик, ты что задумал? – шипит он, дергая меня за рукав и оглядываясь.
– Хочу поздравить с днюхой любимую мамочку.
– Слезь немедленно!
– Еще чего! Мамуля, разреши от всего сердца преподнести тебе это украшение. Как мне объяснили в магазине, оно предназначено для женщин, сильных духом.
– Браво! Вот это сын! – выкрикивает кто-то из толпы.
Зал оглашается аплодисментами. Мачеха вынуждена сохранять лицо леди, поэтому поднимается по лестнице и становится рядом со мной. Она сверлит меня пронзительным взглядом, я отвечаю широкой улыбкой и показываю ей этот пакет.
– Спасибо, сынок, – сквозь зубы говорит она, протягивает руку, но я тут же прячу подарок за спину.
– Нет-нет, мамочка, позволь мне самому надеть на тебя подарок. Я хочу, чтобы вечером эта драгоценность была единственным твоим украшением.
– Да-да, Глафира Викторовна, просим, – зашумели гости.
– Любопытненько, что вам сын преподнесет.
Я поднимаюсь на ступеньку выше, так, чтобы оказаться за спиной мачехи, вытаскиваю колье и показываю зрителям. Зеленый жгут, покрытый чешуйками золота, тяжело ложится на руку. Я обвиваю им шею мачехи и вставляю хвост, усыпанный бриллиантами в распахнутую пасть змеи.
Гости ахают. С удовольствием наблюдаю, как вытягиваются лица.
– Что это? – мачеха ощупывает колье, потому что сама себя не видит.
Она пытается спуститься с лестницы, но я удерживаю ее на месте.
– Комплект не закончен, – вытаскиваю из ее ушей серьги и вставляю свои, потом прошу: – Дай мне руку.
Глафира протягивает кисть. Она все еще не понимает, почему в зале такая тишина. Тактичные гости разом замолчали и только переглядываются. Я надеваю мачехе на палец кольцо. Она опускает глаза и взвизгивает.
– Что это? Какая мерзость!
Слетает по ступенькам и бросается к зеркалу, в ужасе рассматривает себя, потом срывает украшения и замирает: понимает вдруг, что за ней следит множество глаз. Тут же широко улыбается.
– Что ж, немного не в моем вкусе, но спасибо, сынок. Очень красиво. Твой презент займет достойное место в моей коллекции.
– Ты мелкий говнюк! – шипит отец, бледнея лицом.
Она кладет ладонь на грудь и начинает растирать ее. Неужели сердце болит? Но разве у каменного олигарха есть сердце? К бате подбегает наш вице-президент и спрашивает встревоженно:
– Борис Сергеевич, как вы?
– Убери от меня этого… – отец делает паузу.
– Ну, назови уже, кто я? Ублюдком был, говнюком тоже. Сыном – ни разу.
– Сопляк! Убирайся!
– С радостью! Мне нечего делать на чужом празднике жизни.
Разворачиваюсь и иду к выходу, радуясь, что наконец-то могу увидеть Лерку. Сюрприз для нее тоже готов, надеюсь, понравится.
Уговорить подругу на поездку к озеру оказалось не таким уж простым делом.
– Прости, Эрик, не могу, моя работа в уикенд оплачивается по двойному тарифу.
– У тебя вообще выходных нет? Как раздражает!
С досады хочется что-нибудь сломать, так руки и чешутся. Сегодня вообще день не задался. На дороге чуть не наехал на мальчишку. Откуда мелкий выскочил на красный свет, даже заметить не успел. А следом вылезла курица-училка и раскудахталась, словно ей мир на голову свалился, еще и телефоном угрожала. Связываться не захотел, иначе…