Месть Мориарти
Шрифт:
— Я пойду к вашему доктору Эгеру.
Во всем, что касалось религии, Луиджи Санционаре, самый опасный человек в Италии, был человеком привычки. Дважды в год он ходил на службу — на Пасху и в день своего небесного покровителя, — а каждую Страстную субботу являлся на исповедь в одну и ту же исповедальню в иезуитской церкви в Риме.
Какие бы замыслы ни отягощали мысли, каких бы распоряжений ни ждали те, кто принимал его за своего лидера, Луиджи Санционаре неизменно старался исповедоваться, охраняя таким образом свою бессмертную
Его любовницу, Аделу Асконту, не отличавшуюся такой набожностью, нисколько не волновало ни отсутствие Луиджи на их вилле в Остии по Страстным пятницам, ни то, что он возвращался только в пасхальное воскресенье, после торжественной мессы в базилике святого Петра в Ватикане. Она вполне могла бы оставаться на эти дни в их большом доме на виа Банчи-Веккьи, но не переносила город в это время года: слишком много иностранцев и приезжих соотечественников. Адела понимала, что пасхальная неделя — урожайный сезон для бизнеса ее любовника: приезжие — легкая добыча для карманников и гостиничных воров. У преступников и паломников, направляющих свои стопы в Вечный город праздники совпадают, хотя и по разным причинам.
Так или иначе, каждая последующая Страстная неделя походила на предыдущую. Адела Асконта грызла ногти в Остии, тревожась не из-за бессмертной души любовника, а из-за возможной измены. Луиджи Санционаре знал подход к женщинам, а синьора Асконта славилась непомерной ревностью. В этом году у нее появился дополнительный повод для ревности из-за телеграммы, пришедшей из Англии.
Телеграмма поступила в Страстной четверг, когда Луиджи готовился к путешествию в город.
ТРЕБУЕТСЯ ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ. ПРИБЫЛЬ ГАРАНТИРОВАНА. ЗАРЕЗЕРВИРОВАН НОМЕР В ОТЕЛЕ ЛАНХЕМ. ВИЛЛИ И ЖАН.
— Вилли Шлайфштайн и Жан Гризомбр, — объяснил ей Луиджи.
— Я знаю, кто они. Или ты считаешь, что я глупее тебя? — При всей своей красоте и очаровании Адела отличалась взрывным темпераментом, а толстяк Луиджи, будучи хозяином собственного мира, неизменно терялся, когда дело касалось женщин. Что же касается его нынешней любовницы, то она распоряжалась им как последним рабом. — Так ты поедешь туда, Джи-Джи? А ведь это им следовало бы приезжать к тебе.
— Они не послали бы за мной, если бы речь не шла об очень большой прибыли, cara mia. [53] А если прибыль будет большая, ты сможешь купить себе все, что пожелаешь.
53
Милая моя (итал.).
— Ты тоже в накладе не останешься. Поедешь один?
— Похоже, что да. Но мое сердце останется с тобой, Адела. Ты это знаешь.
— Ничего я не знаю. В Лондоне тоже есть женщины. Значит, один? А это не опасно?
Она предпочла бы по крайней мере отправить с Луиджи кого-то из самых близких к нему людей, Бенно или Джузеппе. Каждый из них мог бы доложить ей о любом его прегрешении.
— До Парижа со мной поедет Бенно, а дальше я один.
— И ты даже пропустишь Пасху в Риме?
— Ни за что. Я выеду в понедельник. Неужели ты думаешь, что я захочу пропустить наш пасхальный вечер?
— Да, если это принесет тебе еще больше денег и власти.
— Я поеду в понедельник. Здесь есть обратный адрес. — Он постучал пальцем по бланку. — Сегодня же отправлю телеграмму.
Выразив негодование по поводу предстоящей разлуки с благодетелем и защитником, Адела сменила тактику и тон и попыталась подольститься.
— Привези мне что-нибудь миленькое, ладно? Что-нибудь по-настоящему особенное.
— Подарок на всю жизнь.
Сказать по правде, Луиджи Санционаре немного устал от трудовой рутины на криминальной ниве Рима и с нетерпением ожидал возможности отдохнуть. К тому же Рим представлял собой далеко не самое приятное место для жизни. На улицах еще звучали отголоски прошлогодних политических бурь. Италия переживала бурную пору, а поражение армии при Адобе, в марте прошлого года, даже привело к падению правительства. Теперь, спустя год, раненые и пленные только-только начали возвращаться из далеких краев, неся с собой чувство унижения и напоминая людям об общей нестабильности.
Санционаре хорошо помнил встречу с профессором Мориарти, состоявшуюся во время его последнего визита в Лондон. Мориарти говорил тогда, что им нужен хаос, что состояние хаоса благотворно отражается на их бизнесе. Был ли прав Профессор? Какая ему, Луиджи Санционаре, польза от разбитой армии? Что с нее взять? Впрочем, и сам Мориарти потерпел неудачу в своем очередном предприятии, доказав собственную беспомощность. Да, уехать на какое-то время из Италии будет очень даже кстати. Весна вот-вот повернет к лету, а Адела в жару становится абсолютно несносной — такой требовательной, нетерпеливой.
В город он отправился с Бенно, смуглым, остроглазым парнем, имея которого под рукой, можно было не опасаться врагов — а врагов у него хватало, особенно среди сицилийцев. Отправился, решив, что пришла пора внести кое-какие изменения в структуру власти.
Страстную пятницу Луиджи посвятил религии. Совершаемые в этот день ритуалы глубоко его трогали. Он помолился за души родителей и друзей, умерших у него на службе. Потом помолился за собственную душу и поразмышлял о том зле, что пышным цветом расцвело в сей юдоли скорби.
После литургии Санционаре вернулся домой, на виа Банчи-Веккьи и принял нескольких посетителей — двух мужчин, которым предстояло поджечь один популярный магазин на виа Венето. Рост цен сказывался на всех и каждом, а хозяин заведения отказывался платить больше за оказанную ему честь состоять под защитой людей Санционаре.
— Нам нужен пожар, но только небольшой, — предупредил он piromani. [54] — Такой, чтобы все всё поняли.
54
Поджигатели.