Месть невидимки
Шрифт:
— Заговорил… Заговорил… Ты его до смерти перепугал. Посмотри на своё мурло. Осатанелая, как у бугра на зоне, — с ухмылочкой и с напускной ленцой, имевшей целью вывести из себя своего товарища, ехидничал Шкаф поменьше.
И это ему удалось.
— Что-о? — взревел Угрюмый, вскинув к глазам зарвавшегося напарника два растопыренных пальца.
Малый Шкаф оказался парнем прытким. Нырнув под летевшую ему в глаза рогатинку из двух пальцев, он крякнул и резко саданул Угрюмого в корпус.
И Угрюмый, не удержавшись на ногах, отлетел к противоположной стенке лифта. Как раз туда, где стоял Караев. Профессор ни отпрянуть, ни увернуться от него не мог. Не успел бы. Да ему и незачем было это делать. Парень пролетел сквозь него и со всего размаха затылком стукнулся о стекло лифта.
Вскочив на ноги, Угрюмый ринулся в сторону своего зловредного напарника. А тот, застыв на месте, тихо прошептал:
— Ша! Лифт!
…Мгновение спустя из раздвинувшихся створок лифта чинно выходили два респектабельных Шкафа-джентельмена. Они шли молча, быстро;
— Ну, что мы с тобой — не православные, что ли? Неужели будем топить друг друга? Все равно ведь обвинят нас обоих, — рассудительно заключил он.
— Ты не кати бочку на меня, и я не стану, — согласился на компромисс драчливый Маленький.
— Петуха! — с вымученной улыбкой протянув товарищу открытую ладонь, потребовал Угрюмый.
Обменявшись рукопожатиями, Шкафы робко постучали. Сначала один, потом другой. В ответ — ни звука. Постучали снова. И опять тишина. В третий раз этого делать не пришлось: дверь распахнулась неожиданно. В проёме стоял довольно симпатичный, с капризно-брезгливым лицом пуфячок.
— Вы одни? — близоруко щурясь по сторонам, спросил он.
— Понимаете, в чем дело, босс… — на ломаном английском принялся было объяснять Угрюмый…
Пуфячок махнул рукой.
— Пройдите в кабинет. У меня нежданные гости… Поговорим потом, — рубанул он и вразвалочку исчез в гостиной, откуда доносились голоса увлёченно беседовавших людей.
Кабинет Пуфячка напомнил Караеву кабинет министра. «Напомнил», правда, не то слово. Всего две схожие детали: письменный стол да размер комнаты. Что касается остального, то все здесь было стиля строгого и вместе с тем располагающего к деловым беседам. Тут преобладал вкус, внушающий мысль о достатке и достоинстве хозяина…
Шкафы, усевшись за журнальным столиком, с мрачным видом уточняли между собой детали того, как они упустили «черножопого фраера». А «фраер» между тем прошёл к письменному столу. Почему его потянуло туда, он толком объяснить себе сейчас не мог. А во сне (а во сне ли?) Караев шёл к нему с явно обдуманными намерениями. Скорее всего, им двигало элементарное любопытство.
Его заинтересовала стопка бумаг, поверх которой лежал лист с хорошо знакомым ему текстом и его собственноручной подписью:
«С уважением, доктор медицинских наук, профессор М. КАРАЕВ»
Это было сопроводительное письмо, посланное им в Америку чуть ли не два года назад:
«ПРЕЗИДЕНТУ
МЕЖДУНАРОДНОЙ АССОЦИАЦИИ
НЕЗАВИСИМЫХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ
доктору Э. МАККОРМАКУ
Уважаемый господин Президент!
Обращаюсь к Вам, прежде всего, как Главному редактору издаваемого Вашей Ассоциацией журнала „Курьер науки“. Я — один из заинтересованных читателей „КН“. Мне, как и, впрочем, многим научным работникам, нравится, что его страницы открыты спорным гипотезам и, по существу, являются весомой поддержкой исследователям, занятым поисками новых, неординарных подходов во всех сферах науки, вопреки общепринятому, так называемому „здравому смыслу“.
Исходя из этих соображений, я посчитал логичным послать Вам мою статью „Пространство-Времени и его роль в жизнедеятельности Земли и землян. (К вопросу принципиально новой методологии лечения психических заболеваний, в том числе наркомании, суицидальных наклонностей и проч.).“ Предлагаемая статья является лишь малой частью моей монографии, где рассматриваются многие приоткрывшиеся весьма неожиданные эффекты, относящиеся не только к предмету моего исследования — психиатрии, но и к совершенно иным сферам науки. Надеюсь, сей труд заинтересует журнал, и я буду иметь честь увидеть его в одном из ближайших номеров».
Письмо свое профессор знал наизусть. Над ним и над статьей ему с Инной пришлось порядком потрудиться. Больше досталось Инне: она лучше его владела английским.
Письмо она перевела в один присест, а вот со статьей было сложнее. Переводить с русского на английский, следуя необходимой стилистике и не нарушая профессионального смысла изложения, оказалось делом нелегким. Они с Инной прямо-таки вымучили этот перевод. А потом как манны небесной ждали выхода каждой книжки, журнала. За это время вышло девять номеров, которые они читали от корки до корки в поисках хотя бы ссылки на посланную ими работу. А она преспокойненько лежала себе на столе у этого Пуфячка.
— Черт плешивый! — в сердцах выругался Караев.
— Ты слышал?! — дернулся Угрюмый Шкаф.
— Что слышал?
— Чей-то голос, — зыркая по сторонам, настороженно прошипел он.
— Тебе показалось… Это у меня в животе бурчит, — осклабился Шкаф Малый и, потирая живот, добавил:
— Страсть как жрать хочется.
Караев замер — он перевел взгляд на лист, что лежал на папке с правой стороны. Профессор узнал фирменный бланк родного Минздрава. Выглядел он невзрачно. Судя по характерным вертикальным чёрным полосам, его пересылали по факсу. Однако текст читался ясно. И первая же строчка привела Караева в крайнее замешательство…
Это было официальное письмо на азербайджанском языке, адресованное
Взяв себя в руки, Караев, как и подобает профессиональному исследователю, с отрешённой холодностью вникая в каждое слово и в каждую фразу, стал тщательно, с мазохистской беспощадностью прокручивать их в мясорубке анализа.
Перед трёхзначным исходящим номером стоял персональный буквенный символ министра — «Н», т. е. «назир». Значит, письмо готовилось лично им.
Действительно, внизу красовался его росчерк, немного смазанный картриджем факса, но не потерявший от этого самовлюблённой щеголеватости:
«МИНИСТРУ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИАЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
Ф. Я. ЗЕЙНАЛОВУ
На Ваш устный запрос сообщаем:
КАРАЕВ МИКАИЛ РАСУЛ оглы родился 05.03.1950 г. в гор. Шеки.
В системе Минздрава работает с 1975 года, сразу после окончания 1-го Московского медицинского института. Обучаясь в означенном институте, он одновременно являлся студентом-заочником Московского Высшего технического училища им. Баумана.
В 1976 году, без отрыва от работы врача-психиатра в Бакинском психдиспансере №I, он заканчивает его, и ему вручают диплом инженера ЭВМ…»
«Бестия, не написал „красный“ диплом, с отличием. Вот отсюда начинается его тенденциозность», — заметил Караев.
«…Через полгода Караев М. Р. назначается заведующим отделением диспансера, а через короткое время выдвигается на должность зам. главврача.
В 1980 году решением Коллегии Минздрава его направляют главным врачом крупнейшей в республике Маштагинской психиатрической клиники. В том же году он защищает диссертацию на степень кандидата медицинских наук.
В 1983 году завершает докторскую диссертацию и в Ленинграде защищает ее. Ему как доктору медицины присваивается звание профессора и поручается организовать при государственном институте усовершенствования врачей кафедру психиатрии и кибернетики, которой он по сей день руководит.
В 1985 году Учёный совет МВТУ им. Баумана за диссертацию по весьма сомнительной тематике — „Электронная технология как важный аспект методологии лечения психических заболеваний“ — присуждает ему степень кандидата технических наук.
Столь быстрой и успешной карьере, по его собственному утверждению, он обязан бывшему министру, который являлся активным политическим противником демократических преобразований, огульно и злопыхательски критиковал Президента и открыто поддерживал экстремистски настроенных заговорщиков. Его арест и законное осуждение Караев М. Р. не только не одобрял, но и громогласно осуждал, заявляя, что тот, якобы, оклеветан. Такая позиция проф. Караева объясняется тем, что, благодаря открытой поддержке бывшего министра, ему, занимающему должность главного врача Маштагинской психиатрической клиники, было позволено создать в вышеупомянутом институте кафедру, ничего общего не имеющую с медициной вообще и с психиатрией в частности.
Имея два взаимопротивоположных образования, проф. Караев на протяжении многих лет пытается убедить коллег, в т. ч. и признанных светил мира — Б. Колби (Великобритания), Г. Бирони (Италия), П. Лаваль (Франция), академик Г. В. Груздев (СССР) — о перспективности исследований проблем психиатрии в плоскости физико-технических подходов.
Прилагая письмо-отзыв одного из названных мною выдающихся психиатров планеты — итальянского ученого Г. Бирони, беру на себя смелость привести выдержку из него.
„Идею уважаемого профессора М. Караева, — пишет он, — на мой взгляд, следует не рассматривать, а диагностировать. Проводить много времени в обществе людей с тяжелыми психическими отклонениями — дело похвальное, но чревато хорошо известной специалистам опасностью. Опасностью, которая, очевидно, не миновала добросовестного доктора“.
Трудно не согласиться с г-ном Бирони, столь тактично сформулировавшим недуг профессора Караева М. Р. В его поведении явно присутствуют признаки мании величия. В кругу коллег и во время публичных лекций он неоднократно абсолютно серьезно утверждал, что его изыскания и разработки, находящиеся на стыке двух наук, имеют революционное значение для всей науки в целом. И он, де, за это в скором времени будет увенчан лаврами Нобелевского лауреата.
Исходя из вышеизложенного, возглавляемое мной Министерство ненавязчиво, но неуклонно ограничивает выступления профессора перед массовой аудиторией, а тем более — перед молодыми врачами и студентами. Психическая деградация проф. Караева вызывает в нашей среде искреннее сожаление, а его резкие выпады в адрес властей рассматриваются как симптомы мании величия. На мой убежденный взгляд, проф. Караев М. Р. нуждается скорее в снисходительности, нежели в санкциях государственного осуждения.
С уважением…»