Месть невидимки
Шрифт:
— Неужели?! — удивился он.
— Ты несомненно лучше! Хотя бы потому, что ты живой. Да ещё и гений. Один — на всё человечество!
— Это мне больше нравится, — выпростав из-под одеяла ноги, произнёс он.
Последние слова прозвучали без особого воодушевления. И вовсе не потому, что прозвучали они в пустой комнате и никто их не слышал. Просто мысли его сами по себе переключились на другое. На самое важное — написанное им в эти дни. Караев по памяти пролистал всю напечатанную им в один присест монографию почти в две сотни страниц.
«Поразительная эта штука — мозг, —
Вот это действительно творение! И придумавший его — сверхгений! С умом нечеловеческим. Не то что он и иже с ним, которые пыжатся, открывая нечто эдакое, из рук вон, а потом выходит, что найденное и провозглашённое открытием всех времён и народов — ничтожнейшая из деталек, составляющих искусно сотворённое бытие человека, его природную среду обитания и сложнейшую конструкцию мироздания…
Выходит, разум любого доморощенного гения, да и вообще всякой мыслящей твари, работает не на открытие как таковое, а на раскрытие тайны того, каким образом, зачем и из чего создана тем сверхгениальным Изобретателем такая простая и такая таинственная штука — Жизнь.
Блажен тот, чьему разуму ровным счетом наплевать, из чего сделан он сам и все вокруг. А вот ему, Караеву, не наплевать. Ни за какие сокровища мира он не захотел бы такого „блаженства“! Его мозг жить не может без того, чтобы не копаться и не изнывать, пока не докопается. Стало быть, в его „студень“ — компьютер, что под его черепушкой, тот Создатель, будто в насмешку, закинул программу, которую он, нет слов, выполнит, никуда не денется, и которая все же будет обречена на беспомощность…
Ведь в сравнении с той непостижимо эпической картиной, выполненной Им, его работа будет выглядеть всего лишь непроизвольно сделанным штрихом. А в то ли место он, Караев, мазнул по стоящему перед ним холсту или не в то — знать Караеву не дано. Остаётся надеяться на Создателя. Ему видней. Во всяком случае, Он единственный, кто знает наверняка — то ли, что Ему нужно, сделала Его биомеханическая игрушка с именем собственным Микаил Караев?..»
Как бы там ни было, на свежую голову, не заглядывая в монографию, профессор уже видел её слабые места. Отхлебнув кофе и зажмурившись от удовольствия, он сказал:
— Монография, Инночка, ещё очень сырая и слабоватенькая…
— Да и ни к чёрту не годится! — в тон ему, изливаясь ядом ехидства, подхватила она. — Я прочла. Заурядный дипломный проект. Бесцветный рефератик полоумного студентишки.
Микаил высоко вскинул брови. Раскалённые гневом глаза жены готовы были сжечь его дотла.
— Ещё скажи, — презрительно процедила она, — что ты бездарь, тупица и никчемная тварь…
— Да, тварь, — подхватил Караев. — Тварь, которая ещё сама не поняла, что она открыла. С чем соприкоснулась. И какое отношение оно имеет к психиатрии. А возможно, значимость этого лежит в плоскости иных сфер науки. И наконец — всё происшедшее вчера может оказаться каверзной случайностью!
— Дорогой, кто говорит, что надо поставить точку на экспериментах и не нужно «чистить» монографию? — примирительно сказала Инна.
— Вот-вот — подхватил он. — Мне необходимо испробовать аппарат на больных. А без конкретных результатов — сколько излечил и от чего — монография голая.
— Поэтому, — профессор резко повернулся к ней, — необходима обратная связь. Нужно, чтобы больной, ставший под контур, мог передавать сюда, на монитор, объективную и вразумительную картину того, что он видит.
— Но ведь можно что-то придумать? — с надеждой пролепетала Инна.
— Можно, конечно, — раздумчиво отозвался он. — Так в чём же дело, Мика?!
Караев расхохотался.
— Помимо того, что эту штуковину надо придумать, её ещё надо будет собрать. А для этого потребуется одна существенная малость… Деньги! Будь они прокляты!
— Ты их получишь, милый! — с уверенностью выпалила она и, спохватившись, добавила: — У тебя есть время.
— Что значит «есть время»? — подозрительно спросил он.
— Пока ты терзал машинку, а потом отсыпался, я занялась настоящим делом…
Инна протянула ему поблескивающий глянцем картонный прямоугольник. По диагонали этого раскладывающегося книжечкой изящного прямоугольника блеклыми, но четкими буквами было написано: «Образец». Посередине печатник оттиснул слово — «Приглашение». Внутри по обе стороны разместился относительно лаконичный, исполненный строгим набором, текст на азербайджанском и русском языках:
«Уважаемый (-ая) господин (-жа) ______!
26 сентября с.г. в 18.00 в актовом зале Президиума Академии наук Азербайджана состоится сенсационное сообщение известного психиатра, доктора медицинских наук, профессора М. Р. Караева. Сообщение будет сопровождаться демонстрацией эксперимента. В связи с конфиденциальностью выступления, имеющего серьёзное научное и государственное значение, круг приглашаемых лиц строго ограничен.
На последней странице образца, как обычно, мелким шрифтом указывалось: «Напечатано в типографии „Красный Восток“. Тираж 100 экз. Заказчик — кафедра психиатрии и кибернетики Государственного института усовершенствования врачей».
«Инна поработала на славу», — теребя в руках приглашение, подумал Караев. Он хорошо представлял себе, каких трудов ей стоило все это. Наверняка, вышла на дядю Зию, а тот — на самого президента Академии наук. Ведь застолбить актовый зал, который практически всегда занят под какие-то мероприятия, без его разрешения вряд ли удалось бы. Так, вероятно, надавил, что клерки тут же отыскали окошечко в забитом расписании..
До «окошечка» оставалось чуть больше двух недель. Караев зацыкал.
— Тебе не нравится текст? — вскинулась Инна.
Он покачал головой.
— Дорогая, — наконец вымолвил он. — Не забегаешь ли ты вперёд арбы?
— Ни в коем случае! — пылко парирует она. — У тебя в руках главный факт. Под лучом твоего аппарата человек становится невидимым…
— Ну, как ты не понимаешь! — перебивает он. — Единичный случай — это эпизод. Не больше… Не закономерность, не факт, а абсурдная случайность. Надо ещё проверять и проверять. Надо самому быть уверенным.