Месть по-царски
Шрифт:
Обоз прошел до постоялого двора. Всадники и телеги въехали на открытый, но пустой двор, огороженный невысокой городьбой. Посреди продолговатое бревенчатое здание с мелкими окнами, завешенными занавесками, труба печи, торчащая из крыши, покрытой соломой, поверх – березовой берестой. Из печи вился едва заметный дым.
Заслышав шум во дворе, на крыльце показался мужик в красной рубахе, подпоясанный широким поясом, в штанах и сапогах, с большой, побитой сединой бородой. На круглом лице бегающие, близко посаженные хитрые глаза.
Савельев подумал:
– Прав
Но улыбнулся:
– Вечер добрый, хозяин!
– Добрый. На постой решили встать али как?
– Тебя зовут-то как?
– Петро. Петро Иванович Шатров… хозяин двора.
– Вот как, хозяин? Ну а я московский купец. Можешь звать Дмитрием.
– А охрана у тебя, как у вельможи.
– Так это люди, бывшие на Москве, теперь обратно на Калугу возвращаются. Вместе и пошли.
– Ты, купец, не ответил, на постой али потрапезничать?
– На ночь встанем, места-то для всех хватит?
– Места хватит, – Шатров заметно повеселел, – и коней есть куда поставить и присмотреть за ними, да за и товаром тако же. Воду согреем, за домом помыться можно, в реке еще холодно. И выспаться места хватит, для тебя же, купец, есть комната чистая светлая, ну а харч любой, тока подождать придется, пока жена сготовит. Вы тут распрягайтесь, я жену озабочу.
– Коней куда поставить?
– То не ваша забота.
Хозяин постоялого двора крикнул в сторону подсобной постройки:
– Санька, Илья! Где вы, бездельники?
– Тута!
Из постройки вышли два парня, с виду лет по семнадцать.
– Займитесь конями. Ячменя насыпьте, воды налейте, да не из колодца, из ручья принесите и дайте прогреться.
– Угу, Петро Иваныч, – кивнул Санька, – сделаем!
– Так делайте, работнички, я вас даром кормить не буду.
– То ведомо.
Шатров услужливо предложил Савельеву:
– Покуда твои люди разберутся во дворе, пройдем в дом. Обговорим, чего готовить, цену за провизию и постой. У меня вино хорошее есть, литвинами привезенное, да за постой им рассчитанное. А коли треба баба, то есть на селе одна гулящая. На окраине живет. Тока кликни, прибежит. И ликом красива, и телом статна, одна беда – гулящая. Муж ейный потонул два года назад, а детишек не было. Так ее боярин, что владел селом, поначалу к себе на Москву забрал. А потом вернул. Уж как и что, не ведаю, но стала она гулять вовсю. А мужикам что, мужикам тока давай. Но с тех чего возьмешь. Купец же заплатит. Позвать бабу-то?
– Нет, – ответил Савельев, – не надо. А ты, видать, сам не прочь?
Хозяин усмехнулся:
– А что не помять-то? Мне тоже баба нужна.
– Так ты же женат?
Шатров вздохнул:
– Женат-то женат, да тока увидишь мою жену, поймешь, что спать с ней не можно, даже упившись хмельного вина.
– Хворая? – Дмитрий не стал подавать вида, что знает об уродливости жены Шатрова.
– Хуже. Уродина.
– Уродина? – изобразил удивление князь. – Чего ж тогда женился?
– Э-э, купец, то долгая история.
– Пойдем!
Они зашли в горницу. Та оказалась большой, просторной. Посреди стол, вдоль него лавки, лавки же и у стен, по дальней стене деревянная стойка, за ней полки, на которых посада.
Хозяин двора присел на лавку. Савельев устроился напротив.
Пошел торг. Князь убедился, что пастух был прав, Шатров завышал цены безбожно. В другой раз Дмитрий проехал бы мимо, но сейчас ему нужен был пустой постоялый двор. Чем меньше глаз, тем лучше. Договорившись о цене, приступили к заказу блюд вечерней трапезы. И тут Шатров опять поднял цены. Но Савельев не стал торговаться, уступил.
Шатров крикнул в сторону поварской:
– Антонина, Михайло! – Объяснил князю: – Это жена и сын. Михайло помогает матери.
Вошла женщина, от вида которой Дмитрий вздрогнул. Хоть и прятала она под платок и длинные рукава свое уродство, но все же совсем скрыть не могла. И это вызывало отвращение. Дмитрий взял себя в руки. Сделал вид, что ничего не замечает.
Шатров же передал жене исписанный листок, наказал:
– Сготовить быстро. Путники устали. Михайло, во всем помогай матери. Пошли!
Когда они удалились, хозяин спросил:
– Ну что, купец, теперь уразумел, отчего не можно спать с моей бабой?
– Да, изуродовал ее огонь знатно. Но хоть жива осталась.
– Лучше померла бы, – в сердцах бросил Шатров, – у меня была баба из города на примете. И здоровая, и работящая, и ликом, а тако ж и телом привлекательна. Да выжила Антонина. Хотел бросить, отец ее предупредил – убьет, мол, тогда. А он у Антонины еще тот разбойник и бугай. Прибьет, как муху. Вот и маюсь с ней. Добро, хоть жрать готовит отменно. В энтом деле она мастерица.
Савельев спросил:
– А сына чего при себе держишь? Ему сколько?
– Семнадцать годков было.
– В город бы послал, там ремеслу обучился бы, семью завел и жил бы как люди.
– А тут кто работать будет?
– У тебя же два работника.
– Угу, тока название что работнички, все из-под палки делают, а жрут за четверых.
– Ты им платишь?
– А как иначе?
– И не хотят работать?
– Ленивые, сил нет.
– Других найди.
– Э-э, купец, ты человек торговый, цену копейки знаешь. Хорошим работникам и платить достойно надо. А где взять деньгу, коли самому едва хватает.
Князь понял, что жадность губит торгаша. Но это его дело.
Зашли ратники, расселись по лавкам. Шатров ушел в поварскую, прикрыв за собой дверь.
Савельев сказал:
– Тут переночуем. Места хватит, тепло. Но за конями след смотреть. Хозяина жадность давит. Такой может и на товар, и на коней посягнуть. Не сам, конечно. Чрез кого-нибудь. Может, я ошибаюсь, но смотреть за добром нашим надобно. Да и за подходами ко двору. Местность для нас неизвестная, а лихих людей повсюду хватает.