Месть Шарпа

Корнуэлл Бернард

— Убить Дюко, а зачем-почему… Кто поймёт английский сплин?

Действительно, хмыкнул про себя кардинал. И кто поймёт, почему французский генерал врёт, как сивый мерин? Не иначе, потому что речь идёт о золоте. За сундуком «графа Понятовского» охотятся и Наполеон, и англичане. Так почему бы к ним не присоединиться кардиналу? Соглядатаи с Виллы Лупиджи докладывали Его Высокопреосвященству, что постояльцы намерены после Нового года пуститься в дорогу. Золотой гусь упорхнёт на север, и денежный ручей иссякнет. А, может, и не иссякнет? Сам Господь послал этого Кальве! Кардинал сладко улыбнулся генералу:

— Помогите нам отыскать англичан, мсье, и мы попробуем свести вас с этим… Как вы сказали? Дюко, да?

— Допустим, я найду их…

— Найдёте, приведёте к нам. Для путешественников подобного рода у нас достаточно места в тюрьме.

— И вы сведёте меня с Дюко?

— Да. Обещаю.

Небрежно благословив, кардинал отпустил Кальве и повернулся к горбоносому священнику:

— Как думаешь, поверил он мне?

Отец Липпи неопределённо наморщил лоб. Кардинал скривился:

— Хорошо, спрошу по-другому. Ты веришь в рассказки французика?

— Не особенно, Ваше Высокопреосвященство.

— Ты не безнадёжен. Что посоветуешь?

Отец Липпи, давно смирившийся с ролью оселка, на котором кардинал оттачивает остроту своего ума, осторожно произнёс:

— Граф Понятовский щедро жертвует в казну Вашего Высокопреосвященства.

— И?

— По моему скромному разумению, графа надо предупредить. А он в долгу не останется.

Кардинал довольно хохотнул:

— Ах, отец Липпи, отец Липпи… Мать наша — святая церковь не просуществовала бы восемнадцать столетий, мысля так прямолинейно. Положим, генерал Кальве наткнётся на англичан. Что он сделает?

— Передаст их нам?

— Ха! — победно фыркнул кардинал и свысока объяснил, — Генерал — солдафон, а не словоблуд. Таких дуболомов посылают не сюсюкать. Англичан (буде они существуют) генерал постарается захватить сам, дабы выпытать у них сведения о местопребывании майора Дюко. Положим, захватит. Положим, выпытает. Нам он их передавать не будет. Первым делом он нападёт на виллу, ведь его хозяину позарез нужен заветный сундучок. И что тогда?

— Кровопролитие?

— Ещё и какое! И тогда нам черёд действовать. Напав на «графа», Кальве становится преступником. Если ему удаётся прикончить «Понятовского», мы, как блюстители порядка, арестовываем преступников. Содержимое сундука отходит матери-церкви на помин души покойного. Если же «граф» отбивает атаку Кальве, мы арестовываем оставшихся в живых негодяев, и нам в этом случае обеспечена та самая благодарность, о которой ты говорил. При любом исходе церковь не будет внакладе.

Под «церковью» скромный священнослужитель, конечно же, имел в виду себя.

Липпи восхищённо прищёлкнул языком:

— А англичане?

— А что нам англичане? Пусть Кальве их найдёт первым, и мы ему в этом всемерно поможем.

Если власти Неаполя сами покусятся на посланцев Лондона, вони не оберёшься. Кардинал растянул губы:

— Кальве управится с англичанами, А мы — с Кальве.

Политика, думал кардинал, штука несложная для того, кто не верит никому до конца, тщательно процеживает информацию, держит сокровищницу полной и умеет заставить других таскать для себя каштаны из огня. Пыхтя, Его Высокопреосвященство сполз с кресла и вперевалку отправился ужинать.

Два дня потратил Фредериксон, чтобы выяснить, что Вилла Лупиджи находится не в окрестностях Неаполя. Ещё день ушёл на то, чтобы отыскать возчика, который за последние крохи запасённых Харпером денег указал направление и растолковал дорогу. До виллы был день пути на север по-над морем.

— Охраняется, наверно. — предположил Шарп.

— Какой глубокомысленный вывод! — резко заметил Красавчик Вильям.

— Идти, пожалуй, лучше ночью. — Шарп старался не обращать внимания на дурное расположение духа капитана.

— Когда выдвинемся? — Харпера напряжённость, возникшая между друзьями, выводила из себя, и он прикладывал все силы, чтобы разрядить обстановку.

— Выдвинемся, как стемнеет. — решил Шарп, — У виллы будем на рассвете, день понаблюдаем, ночью нападём. Вы не возражаете, Вильям?

— С чего бы мне возражать?

Когда они покинули постоялый двор, солнце уже скрылось за горизонтом. Неряшливо одетые стражники на городской заставе не обратили на путников никакого внимания. Задымленный вонючий город остался далеко позади, и лишь тогда у Шарпа отлегло от сердца. Было приятно чувствовать под ногами дорогу и знать, что в конце её ожидает простая солдатская работа. То, что можно сделать быстро и жёстко. На войне всё было просто, сложности принёс мир. С поимкой Дюко закончится ясность, и снова начнутся сложности. Джейн и Люсиль. Имена их отдавались в мозгу Шарпа в такт шагам. Хочет ли его возвращения Джейн? Какую из них он хочет сам? Вопросы теснились в шарповой голове, и ни на один из них у него не было ответа.

Ночь выдалась тёплая и безветренная. Луна взошла над Везувием и брезгливо убралась от его дыма к морю. Дорога светлой лентой пролегла меж чёрных полей. Где-то в стороне глухо вздыхал прибой. Сова ухнула, пролетая над троицей стрелков, и Харпер перекрестился. Сова — птица смерти.

Около одиннадцати друзья сошли с дороги и расположились в рощице падубов. Там они содрали с себя штатские тряпки и облачились в зелёные мундиры. Не рано ли, думал Шарп, до виллы ещё шагать и шагать. Впрочем, сомнения развеялись, стоило стрелку почувствовать на боку тяжесть палаша.

— Так лучше, правда? — Фредериксон пристегнул к поясу саблю.

— Гораздо. — отозвался Шарп.

Капитан вытащил саблю из ножен, оглядел лезвие и примирительно сказал:

— Вы уж простите мне мою резкость, Ричард. Я, наверно, обидел вас.

— Не то, чтобы очень. — смутился Шарп.

— Простите. Ради Бога, простите.

Радость от того, что натянутость меж ним и Фредериксоном исчезла, сменилась острым приступом вины, едва Шарп вспомнил о Люсиль.

— Вильям… — начал майор, но осёкся.

Момент для признания был не слишком подходящий. Харпер, услышав извинение капитана, довольно лыбился, и Шарпу расхотелось откровенничать:

— Я тоже, Вильям, вёл себя не ангельски.

— Это всё мир. — улыбнулся Фредериксон, — К чёрту мир! Да здравствует война!

Он отсалютовал друзьям саблей. Боевой азарт проснулся в Шарпе. К чёрту мир, думал майор, к чёрту Джейн, к чёрту Россендейла, к чёрту Люсиль! Да здравствует война!

Выбравшись из падубов, друзья обогнули спящую деревню. Лаяли учуявшие перехожих чужаков собаки. Ниже селения, у самого моря, белели мраморные колонны. Фредериксон датировал их поздней Римской империей и, хоть с ним никто не спорил, принялся с жаром доказывать свою точку зрения. Далеко за полночь дорога вильнула в глубокую расщелину, тёмную, как спуск в ад.