Месть Танатоса
Шрифт:
— Таким образом, гауптштурмфюрер, — говорил Скор цени в заключение, — основная подготовительная работа по организации разведшколы ляжет на плечи лагерной администрации. Я безусловно завтра же подробно доложу о состоянии дел бригадефюреру СС Шелленбергу, а он, в свою очередь, донесет эту информацию до обергруппенфюрера СС Гейдриха и через него — до рейхсфюрера. Надо отметить, у Вас есть определенные недостатки: слабая дисциплина, большая смертность среди заключенных. Мы не можем позволять себе такую расточительность. Все должно быть спланировано. Тем более, Вам еще придется поработать с этим материалом. Необходимо
А как у нас дела с ужином, комендант? Признаться, мы проголодались. Верно, господа? — обратился он к сопровождающим офицерам.
— Один момент, герр оберштурмбаннфюрер. Райнер! — комендант выглянул в коридор. И, пошептавшись с кем-то, туг же вернулся обратно:
— Все готово, герр оберштурмбаннфюрер. Ужин накрыт в столовой. Прошу Вас.
— Вы посмотрите, какая предупредительность, Раух. Хорошо быть гостем из Берлина: только скажешь — все уже готово.
Отто Скорцени взял лежащие на столе перчатки и фуражку и, наклонившись, потрепал жесткий загривок Вольфа-Айстофеля, который сидел рядом, тревожно навострив уши и понимающе вертел головой на каждое слово хозяина.
— А девочек Вы тоже подготовили, комендант? Скучно, понимаете ли, ужинать в сугубо мужской компании. Господа офицеры хотят расслабиться, отдохнуть.
— Здесь нет девочек, — комендант растерянно заморгал глазами. — Но мы можем послать в город за ними.
— Ну, пока Вы пошлете, пока их найдут, пока привезут — мы уже уедем, — поморщился оберштурмбаннфюрер. — К тому же мы проезжали этот город. Могу представить, какие там девочки. Одна зараза. Что нам скажут потом наши дамы в Берлине? Да, невеселая жизнь у Вас, комендант, — посочувствовал он насмешливо. — Вам бы куда-нибудь поближе к центру. Вот проявите усердие в организации школы, возможно, рейхсфюрер заметит Вас, появятся перспективы. Ну, что же вы встали? Ведите нас. Я же сказал, мы голодны как звери. Правда, Айстофель?
Что скажет зверь? Идемте, господа, хотя бы поедим. Надеюсь, еда у Вас приличная.
— Все самое лучшее, repp оберштурмбаннфюрер!
— Из города?
— Нет, местное.
— Это лучше, — кивнул Скорцени. — Я думаю, чище.
— Французское вино…
— Французское? Это не патриотично.
— Но…
— Да, ладно, ладно, я шучу. Не расстраивайтесь. А кстати, комендант, — Скорцени вдруг остановился. — А где эта Ваша смелая особа?
— Какая именно? — комендант непонимающе уставился на него.
— Ну, которая у Вас здесь гуляет, куда ей захочется, самостоятельная такая.
— Герр оберштурмбаннфюрер имеет в виду… — произнес комендант с опаской, догадываясь.
— Ту самую американку, — закончил за него Скорцени. — Она у Вас симпатичная. Вы обращали внимание, комендант?
— Признаться, нет, — стушевался тот.
— Напрасно. Вам было бы гораздо веселей вдали от города. Хотя, как я понимаю, она и так не дает Вам скучать. Пригласите ее, — приказал тут же оберштурмбаннфюрер. — Но, естественно, причешите, помойте, оденьте. Нам совершенно не нужно вшей. Если она так смело выходит из строя на плацу, может быть, она так же смело немного развлечет нас, и не надо посылать в город.
— Но она, как Вам сказать, герр оберштурмбаннфюрер, она строгая очень… э-э… — комендант замялся, — строптивая.
Скорцени вскинул удивленно брови и засмеялся:
— Вот так да! Она у Вас еще и строгая. Даже строптивая. Но то, что она смелая и очень вольно себя чувствует, это я заметил. Так еще и строгая… С кем же это она так строга? С Вами? И кто командует лагерем: Вы или она?
Впрочем, строгая — это даже любопытно, — смилостивившись над комендантом, он смягчил тон. — Таких у нас не было в Берлине. Давайте, ведите ее, может быть, она нам споет или сыграет на рояле. У Вас там есть рояль?
— Да, конечно …
— Ну, вот видите. Да нет, куда Вы! Поручите все Вашим подчиненным. А мы с вами наконец-то пройдем в столовую. Сейчас, Раух, нас развлекут, — Скорцени обратился к своему адъютанту. — Надеюсь, потом никто из местной публики не вызовет меня на дуэль, — заметил он вполголоса.
— Да кто посмеет, Отто! Из-за заключенной! — удивился тот.
А вдруг кто-нибудь уже положил на нее глаз, а комендант не в курсе.
— А что за дамочка?
Сейчас увидишь. Пока ты там копался бумагах, мне устроили настоящее представление на плацу.
— Кто? Комендант?
— Да ну, куда ему! Тут без него хватает артистов. Как во всяком захолустье, здесь своя труппа.
— Она красивая?
— Посмотрим. Мне показалось, что может быть красивой. Ты понимаешь, какая она красивая здесь.
— Говорят, фрейлейн Анна фон Блюхер очень ревнива, — напомнил Раух иронично. — Она не простит тебе, если узнает. Какое оскорбление — изменить генеральской дочери с заключенной!
— Потише, потише, — остановил его Скорцени. — Во-первых, еще ничего не произошло. Во-вторых, она все равно ничего не узнает, если ты не доложишь, а тебе я не рекомендую проявлять рвение: ты — мой адъютант, а не ее. А в-третьих — это ее трудности. Мне глубоко безразлично, что там думает себе фрейлейн Анна фон Блюхер.
— Я полагал, ты…
Напрасно. Смотри-ка, и вправду французское вино, — отметил он, входя в столовую. — И даже коньяк. Мне начинает нравиться этот комендант. Послушайте,
— Габель, — призвал он гауптштурмфюрера, — садитесь с нами. Давайте выпьем за успех нашей совместной деятельности, за Ваши перспективы!
Она уже спала, прижав к себе детей, когда в барак вошла охрана и унтершарфюрер разбудил ее, больно ударив в бок носком сапога.
— Вставай! — он посветил фонариком ей в лицо.
Зажмурившись от света, Маренн подняла голову. Громоздкая фигура унтершарфюрера возвышалась над ней, как скала. Он нетерпеливо постукивал плетью по нарам. С тех пор как он едва не лишил жизни ее сына, вид этого человека наводил на Маренн ужас. Она приподнялась, закрывая собой детей.
— Оставь своих щенков, — унтершарфюрер больно ткнул ее в грудь рукояткой плети. — Вставай, пошли. Никуда они не денутся.
— Что случилось, мама? — Штефан повернулся, потирая спросонья глаза. — Ты уходишь?