Месть в конверте

Незнанский Фридрих Евсеевич

Георгий Жаворонков — святая душа — искренне верил, что с его приходом в органы, с насыщением их такими же, как он, гуманными и человеколюбивыми сотрудниками, людьми, так сказать, «новой» формации, бандитствующая охранка действительно может превратиться в демократический институт законности и порядка.

Тем более радостным для Георгия было услышать внезапный вопль: «Жорка! Ты!»

Увернувшись от ослепительно сияющей в солнечных лучах «Волги» с оленем на капоте — машина от этого неожиданного звукового «разряда» тоже, казалось, как-то дернулась и дрогнула, — Георгий — крик застиг его на самой середине пешеходного перехода у драмтеатра — чуть не вывернул шею, озираясь по сторонам. О! Безусловно, эта весьма элегантно одетая, можно даже сказать, респектабельная дама обращается именно к нему. Что? Быть не может! Да это же Маринка! Ближайшая Олина подруга Марина Титова!

И уже в следующее мгновение повисшая на руке Георгия Маринка обрушила на лейтенанта такой поток информации,

что впору было для ее усвоения и запоминания вести самый настоящий протокол. И что она, Маринка, дважды неудачно пыталась поступить сначала в Горьковскую, а потом в Саратовскую консерваторию, затем, трезво оценив свои возможности, решила больше не биться лбом об стены, а сосредоточиться на теории и музыковедении и в итоге выбор этот был абсолютно правильным, ибо на теоретический факультет Астраханской консерватории она прошла чуть ли не первым номером и сразу же стала очень заметной и перспективной студенткой, что на втором курсе вышла замуж, родила — дочери уже четыре года, — что дочь — прелесть и главная радость в жизни, что учиться с крохотулечной малявкой на руках, конечно, было трудно, пришлось на год взять академический отпуск, из-за чего она, разумеется, отстала от своего курса, но теперь это не имеет никакого значения, ибо сейчас у нее уже все в порядке, все экзамены практически сданы, осталось лишь дописать дипломную работу и защититься. Наметились и перспективы будущей работы. Вот уже несколько лет ее приглашают вести музыкальные программы на радио и телевидении и в Астрахани, и в Волгограде, когда она здесь бывает. Но оставаться в Астрахани они не хотели бы, а что касается Волгограда — он как был глухой музыкальной дырой, так ею и остался: все разговоры об открытии собственного симфонического оркестра, оперного театра — пустая болтовня; городскому начальству все это абсолютно ни к чему, лишняя головная боль, а то, что люди от отсутствия настоящей культуры дичают и тупеют, — кого это волнует? Так что и в Волгограде они вряд ли надолго задержатся: муж очень талантливый виолончелист, и ему необходим город, где есть хоть какой-то творческий простор, а не только бездарные ученики и копеечные филармонические халтуры.

«Фу-ты, господи! Сколько же у человека слов в запасе скопилось!»

Спустившись к набережной, они сели за вынесенный наружу из кафе-мороженого столик. Чем не европейский уровень? Ассортимент, правда, несколько…

Впрочем, «Цинандали» было очень холодным и, кажется, довольно качественным.

Грузины, для которых этот город по-прежнему продолжал негласно носить имя их великого и преступного соотечественника, старались поддерживать дух горожан своей самой сильной и убедительной продукцией: вином. Поэтому в Волгограде волшебные и загадочные наименования типа «Напареули», «Гурджаани», «Мукузани», даже знаменитая и легендарная сталинская «Хванчкара», — в других регионах — принадлежность, как правило, спецбуфетов и распределителей — не были чем-то экзотическим и абсолютно недоступным для простых смертных.

— Ой, Жорка, я все болтаю и болтаю… Совсем уже, поди, тебя заговорила. Ну а что ты? Как у тебя? Я слышала, ты учишься… на этого… ну как бы это сказать… на шпиона, что ли?

«Ну и ляпнула подруга! Ничего себе формулировочка! При желании вполне достаточный повод, чтобы стать в позу и обидеться. Но не на Маринку же! С ее-то непосредственностью. Да и потом, конечно же она дурачится! Вон аж глазки хитренько прищурила, подкусила, так сказать, и довольна!»

— Мариночка, ласточка моя, ну что ты городишь? Какие шпионы? Ну да, я закончил школу КГБ, это не тайна, сейчас начинаю работать. В Москве. И это не секрет. Но при чем тут шпионы? Мы — обычные бумажные крысы, нормальные чиновники. Ворохи бумаг, инструкции, справки, отчеты… Ничего интересного. И уж тем более ничего детективного и шпионского.

— Ладно-ладно. Я же понимаю. Подписки. Обязательства. Государственные тайны…

— Да ну тебя, в самом деле!

— Все-все-все. Ну а с Ольгой-то встречаешься?

— Да ты знаешь, как-то…

— Ну ты даешь! Живете в одном городе — и за столько лет не собрался навестить старую подругу?..

— Мариш, ну ты же понимаешь…

— Ой, Жорка, как был ты упырем, так им и остался. Ну не сложилось у вас, ну расстались, бывает… Но почему же нельзя поддерживать нормальные человеческие отношения?

— Марин, я ведь…

— Обижен. Ты просто до сих пор смертельно обижен. Я же сказала: упырь!

— Да нет, совсем не то.

— А что же?

— Как она, кстати? Ты с ней общаешься? Что у нее?

И в течение нескольких следующих минут Георгий получил полнейшую информацию. Выходить замуж Оля совершенно не хотела, но родители настаивали, да и жениху — сыну старых друзей семьи (он, правда, старше Ольги чуть ли не на пятнадцать лет, но как раз это-то не так уж и важно, разве не правда?), дипломату, сотруднику МИДа — для карьерного продвижения срочно надо было жениться, так что все совпадало. Ну а дальше пошли проколы. В африканской стране, куда он должен был ехать в достаточно высоком дипломатическом чине, произошел военный переворот, «вечная дружба» и «сознательно» избранный «социалистический путь развития» полетели

к чертовой матери, так что советскому посольству было не до приема новоназначенных сотрудников, а впору хотя бы обеспечить старым кадрам возможность вовремя унести ноги. Вопрос с новым назначением завис в воздухе. Более того, какие-то деляги в МИДе, давно и успешно промышлявшие контрабандой, сумели, прогорая, подставить вместо себя молодого и, вероятно, еще не очень опытного в таких делах сотрудника. От судимости, правда, Андрею, мужу Ольги, удалось отвертеться (или откупиться), но на карьере, разумеется, был поставлен большой и жирный крест. Что происходит в таких случаях на Руси? Правильно, начинают попивать. Вот и Андрей… Сначала — слегка, дальше — больше, ну а потом и вообще «загудел» по-серьезному. Разумеется, развод, возвращение дочери к родителям… Все очень просто и банально. Ну жизнь есть жизнь. Дочка у Ольги, кстати, фантастически талантлива. И на рояле для своих шести лет вытворяет нечто невероятное, и музыку пишет, и стихи… Одним словом — вундеркинд!

— Ой! — Детская тематика, вероятно, подстегнула воспоминания о собственных родительских обязанностях. И, мельком глянув на часы: — Мне же через двадцать минут свою красавицу надо из садика забрать! Все, Жорка, полетела! — и быстренько мелким почерком на салфетке: — Мой телефон, адрес… Улицу Историческую помнишь еще? Послезавтра муж возвращается с гастролей. Уверена, что вы друг другу понравитесь. Как это уже улетишь?.. Ну-у-у…

— Маринка, мы же не вольные творческие пташки, а шпионы!

— Ладно тебе! Ну болтнула что-то сдуру! Нечего цепляться к словам! А Ольге обязательно позвони. Увидишь, она будет очень рада.

И, звонко чмокнув Георгия в щеку, умчалась по своим музыковедческо-детскосадовским делам.

А Георгий еще долго сидел за надежно укрытым тенью разлапистой акации столиком, с удовольствием ловя периодически налетающие с Волги дуновения ветра.

Выпил еще стакан вина, потом какой-то бурды под гордым наименованием «кофе», даже выкурил пару сигарет, что вообще-то для него было несвойственно. В принципе он не курил, разве что по случаю. Но сегодня ему почему-то показалось, что именно такой, подходящий, случай и представился.

«Как она назвала меня? Упырь? А может, я и действительно упырь твердолобый? Все. Решено! Возвращаюсь в Москву — тут же звоню Оле!»

Однако с первых же дней начала непосредственной работы Георгий закрутился в таком водовороте многочисленных дел и обязанностей, что ни на что другое уже не оставалось ни времени, ни желания. В целом направление деятельности их сектора («неслабого», надо сказать, сектора, на несколько сотен сотрудников, из которых мало кто был в чине ниже майора) можно было определить как изучение перспективных научных и технических разработок в самых различных отраслях знаний и промышленности, прежде всего, разумеется, в вопросах оборонного характера. Но это была, так сказать, общая первичная установка. Ну а главным в их работе являлась разработка рекомендаций к публикациям в открытой научной печати как можно большего количества исследовательских материалов, что способствовало бы созданию в мире «светлого» имиджа советской стороны, готовой к всестороннему, открытому и честному сотрудничеству со всем прогрессивным (да и не только прогрессивным) человечеством, при одновременном полном и безусловном завуалировании и сохранении в строжайшей недоступности всего, что действительно представляло хотя бы минимальный военный или экономический интерес. В общем-то, это была цензура, но, с другой стороны, цензура, призванная создавать видимость полного ее отсутствия (вопросы промышленного шпионажа сотрудников Георгия не интересовали, для этого в «конторе» существовали специальные подразделения, надо понимать, не менее многочисленные и оснащенные). Что касается сути работы его сектора, то тут для Георгия не существовало сомнений и какого-то разлада с самим собой: в необходимости подобной деятельности он был искренне убежден. Но почему начальство сочло целесообразным направить именно его, гуманитария до мозга костей, в сферу, где наиболее естественным было бы использование соответствующе подкованных в этих вопросах профессионалов — то ли их не хватало в органах? — это была загадка. Но начальству, как говорится… И он с упорством и настойчивостью вгрызался в материалы по самым различным областям знаний, не очень зачастую понимая, как это может ему пригодиться и куда, в конце концов, эта линия его «вывезет».

— Добрый день. Могу я поговорить с Ольгой… Леонидовной?

— Слушаю вас.

— Оля…

— Жорка! Не может быть! Ну наконец-то!

И — все. И растаял многолетний лед, и полным идиотизмом показалось собственное поведение, собственная глупость и амбициозность, многие годы мешавшая сделать самое элементарное — снять телефонную трубку. Нет, Георгий не был настолько безумен, чтобы строить иллюзии о возобновлении романтических отношений. Что было — то прошло! Но почему действительно нельзя иногда перезваниваться, общаться, дружить, в конце концов… Ну почему он такой дикий? И еще подумалось даже с какой-то тоской, что вот уже столько лет он в Москве и за все это время не удалось завести не только настоящих друзей, но и просто хороших добрых знакомых. «Упырь чертов!»