Месть в конверте
Шрифт:
В конце концов этим и кончилось. Отдел обслуживания Комитета прикрепил к семейству Жаворонковых моложавую, энергичную и, безусловно, прикрывающую фартуком горничной служебные погоны своего ведомства особу, которая более-менее соответствовала представлениям Елены Станиславовны о необходимой ей для ведения домашнего хозяйства женщине. Но это произошло, разумеется, далеко не сразу. Предварительно Георгию Федоровичу потребовалось солидно подняться по служебной лестнице и уже закрепиться на определенной, предусматривающей подобные привилегии, высоте.
Стихией, в которую Елена Станиславовна погружалась с настоящим упоением, была светская жизнь: приемы, выставки, театральные премьеры, концерты. В первые годы супружества Георгий Федорович прилагал все усилия, чтобы не пропускать намеченных Леночкой
Но постепенно Георгию становилось все труднее и труднее выкраивать время для постоянного сопровождения жены в ее непрестанных интеллектуально-творческих выходах. Уже не помогали ни периодически практикуемые им явления на службу ни свет ни заря, ни, напротив, засиживания допоздна дома после очередного выставочного раута; объем работы нарастал неудержимой лавиной, и разгребание ее практически не оставляло свободного времени. Все чаще Елена Станиславовна была предоставлена сама себе, что, впрочем, ее ничуть не смущало и не беспокоило. Беспокойство же, скорее, испытывал Георгий Федорович. Зная решительный, независимый и самостоятельный характер своей супруги, зная круг ее общения, который, прямо скажем, далеко не во всех своих проявлениях был ему симпатичен, он вполне даже мог допустить, что когда-нибудь его жена способна выкинуть «нечто эдакое». Нет, чувство, обуревающее Георгия Федоровича, не было примитивной и прямолинейной ревностью, тем более что никакими конкретными фактами он не располагал. Так, некие смутные ощущения на уровне ничем не подкрепленной интуиции. Нарастающее разочарование Георгия Федоровича, скорее всего, вызывала вся система взаимоотношений, сложившаяся в их семейном союзе.
Выросший в достаточно простой, немного разгильдяйской, но необыкновенно сплоченной и дружной семье, Георгий свято верил в патриархальную незыблемость семейных устоев, в непритворную и горячую заинтересованность каждого из ее членов в делах и проблемах своих ближайших «единокровных». Установившийся же у них с Еленой дух рациональных, почти на уровне дипломатических протоколов, семейных контактов, где каждый был предоставлен сам себе и лишь минимально включался в жизнь и дела другого, — состояние, вполне устраивающее его половину, — был Георгию глубоко чужд и несимпатичен. Хотелось ну если не нежности, то хотя бы тепла, отзывчивости, взаимопонимания. Их не было. И опять же из воспитания в духе прошлых патриархальных традиций: Георгий был искренне убежден, что формальную семью может сделать семьей истинной лишь совместное «произведение» — ребенок. Разговор об этом он завел буквально в первые же дни после женитьбы и… получил по полной программе: «Жорочка, милый, ты в своем уме? Нам сейчас ребенка?! А моя учеба? А диссертация? А первые шаги в карьере? Ты что, хочешь превратить меня в тупую домохозяйку? Ребенок сейчас — это же крест на всей моей будущей жизни! Конечно, вам, мужикам, куда как просто рассуждать: пять минут поутютюкался, десять минут поумилялся — и вперед, к своим делам! А ты крутись как хочешь! Нет, дорогой. Пока не защищусь — ни о каких наследниках даже не мечтай! Впрочем, и наследовать-то сегодня особенно нечего. Вот об этом лучше заботься. А с ребенком — время еще терпит».
Время терпело достаточно долго. Успешно прошла защита, лаборантка Леночка довольно быстро и уверенно преодолела весьма извилистый и тернистый путь к должности старшего научного сотрудника Елены Станиславовны, в перспективе рисовались реальные возможности серьезно задуматься о будущей докторской… Но столь желанное для Георгия количественное и качественное изменение их семейного состояния оставалось в прежнем положении, причем установленный Еленой много лет назад статус-кво в обсуждении этого вопроса как бы и не предполагал с его стороны дополнительных намеков и углубления в тему.
То, что до появления на горизонте Георгия она успела приобрести немалый жизненный опыт, Елена никогда не скрывала. О имевшем место замужестве с «ловцом прописки и квартиры, подонке Ленечке» — притче во языцех Леночкиного папы, Станислава Юрьевича, — Георгию было сообщено еще до женитьбы. «Уж извини, каких только глупостей не наделаешь по молодости. Но… Я все тебе рассказала и… больше никогда не хотела бы возвращаться к этой теме».
Рассказала Леночка, разумеется, лишь то, что сочла нужным, изложив в то же время кое-какие детали своей биографии весьма приблизительно. Ну в самом деле, кто же будет мужикам, особенно потенциальным кандидатам в мужья, выкладывать всю свою, так сказать, девичью подноготную?
И первое замужество было не совсем замужеством, ибо за пару дней до регистрации законного брака папа застукал «мерзавца Ленечку» на своей секретарше — «своей» в самом широком смысле слова — и… целомудренно возмутился: «Как кобель кобеля — охотно готов тебя понять, как отец невесты — извини! Чтоб духу твоего больше не было ни у меня в доме, ни в институте! Серьезный и уважительный повод к твоему увольнению кадровики уж как-нибудь найдут. На „волчьем билете“ настаивать не буду, не беспокойся и помни мою доброту». И покатил Ленечка назад в свой Зачуханск или в нечто столь же цивилизованное и «столичное».
А у Леночки — по официальной версии — от пережитого стресса случился выкидыш. Ну на самом-то деле это был не выкидыш, а аборт, сделанный, кстати, несмотря на всю блатную и финансовую подкладку, не очень удачно, и избавлялась Леночка, скорее всего, не от последствий без пяти минут супружеской связи с провинциальным Казановой, а от плода краткосрочной, но бурной и страстной увлеченности новомодным философом, гением и пророком Ефимом Чурковым.
Господи, ну кому же придет в голову обременять влюбленного жениха, а в дальнейшем молодого мужа знанием таких скучным, никчемных, да и вообще никому не нужных подробностей?
Впрочем, в случае с Георгием Жаворонковым Лена, безусловно, шла на определенный риск. И истоки его коренились в «конторской» принадлежности Георгия. Как человек разумный и прагматичный, без идеалистического идиотизма воспринимающий существующую в стране ситуацию, Леночка прекрасно понимала, что стоит Георгию, что называется, «ковырнуть мизинцем» — и у него на столе будет лежать ее полнейшее досье, начиная с первых, фигурально выражаясь, «гуканий» в роддоме и кончая восемью стихотворными строчками, произнесенными пару дней назад в виде тоста на юбилее фотографа и графика Юры Сойкина. Но зрелая и опытная женщина с тонкой интуицией и незаурядным психологическим чутьем, Елена, тогда еще Литвинова, была убеждена, что такой человек, как Георгий, не пойдет на унизительное ворошение грязного белья, а следовательно, умеренное количество «лапши на уши» успешно приживется. И она не ошиблась в Георгии.
В первый период замужества Елена Жаворонкова была, можно сказать, вполне довольна своей жизнью. Муж, безусловно, по-своему любил ее: степенно, уравновешенно, даже как-то вдумчиво — в полном соответствии с его сдержанным и замкнутым характером. Елену это вполне устраивало. Все ее просьбы неукоснительно выполнялись, к постоянно оказываемым знакам внимания и уважения она настолько привыкла, что день, прошедший без подношения цветов или какого-либо подарка-сувенира-сюрприза, воспринимался как нечто выходящее за рамки обычного. Финансово она чувствовала себя достаточно свободно. А учащающиеся командировки Георгия Федоровича за границу успешно помогали решать вопросы гардероба, почти не прибегая к услугам местных барыг-спекулянтов: аккуратный и педантичный Жаворонков, снабженный каталогами (им же привезенными в прошлую поездку), точными указаниями и размерами, очень быстро научился рационально производить необходимые покупки.