Месть в конверте
Шрифт:
— Да, ты прав. Удивительное ощущение.
Как загорелись его глаза! Что-то здесь нечисто. А попробую-ка я проверить этого «папиного друга»!
— Знаете, вы сказали, что отец был настоящим русским офицером.
— Да, я действительно так думаю.
— Вы просто попали в точку! Ах, черт, как было бы приятно папе слышать такой комплимент! Ведь именно к этому он стремился!
— Что ты имеешь в виду?
— Ну даже внешне — его ведь за глаза дразнили белогвардейцем. Эти лермонтовские усики, тонкие черты лица.
— Ах, ты об этом!
Турецкий лихорадочно думал. Сейчас наступит его единственный шанс. Он должен выбить десятку с одного удара и поэтому не имеет права упустить эту заветную секунду. Он не заметил, как в Викторе что-то изменилось.
— Вот вы и прокололись, Александр — как вас там? — Борисович, — удовлетворенно крякнул террорист.
Это был шпион! Нельзя, нельзя, нельзя верить людям! Сколько раз я на этом спотыкался, и вот теперь опять. Этот симпатичный Турецкий оказался просто предателем. Как жаль! Но впрочем, это теперь уже неважно. Меня уже поздно учить жизни — а предатель и шпион будет наказан. Он умрет вместе со мной!
— Вы ни разу в жизни не видели моего отца! И только что вы в этом признались сами. Отец был крепким дородным мужчиной, с широкими плечами и крупными чертами лица. И никогда в жизни не носил усов.
— Послушай, Виктор. Ты прав, я действительно…
— Не разговаривайте со мной! Я вам поверил, а вы оказались таким же, как и все! Предателем. Отдайте пульт!
Турецкий увернулся от броска Виктора, высоко выбросив вверх руку с пластмассовой коробочкой.
— Виктор, ты должен понять меня. Я ведь действительно желаю тебе добра.
— Я ничего не желаю понимать! Вы предатель и сейчас умрете.
Он сделал новый отчаянный бросок, но Турецкий снова увернулся.
— Что ж, умру так умру. Значит, отвернулась от меня моя…
— Отдайте пульт!!
— ФОРТУНА!!! — проорал Турецкий, пытаясь отбиться свободной левой рукой от нового бешеного броска террориста, вытягивая как можно выше вверх правую руку со смертоносным пультом.
Пружина распрямилась, по вестибюлю стремительно пронеслись бесшумные серые тени, хватка Виктора внезапно ослабла, и спокойный голос майора Соколова проговорил над ухом:
— Все, Александр Борисович. Все кончилось. Осторожно отдайте мне пульт и отойдите на безопасное расстояние. Заложников уже освобождают, а здесь сейчас будут работать саперы.
— Неужели все кончено, а, Соколов? — Турецкий попытался вздохнуть, но воздух не шел в легкие.
— Да. Вы молодец, все правильно сделали, — сказал он и добавил чуть громче, обращаясь к невидимым слушателям на улице: — Товарищ генерал Грязнов, докладывает майор Соколов. Операция по освобождению заложников успешно завершена. Террорист обезврежен, с нашей стороны жертв нет.
Торжественный выход Турецкого из здания музея носил поистине триумфальный характер. Маскированные супермены уже вывели террориста, закованного в наручники, сломленного, побежденного. Вышли и заложники, бледные, с безумными глазами, и бригада медиков бросилась к ним, чтобы оказать первую помощь — в основном психологическую. Вышли и саперы, вынося разобранный и лишенный своей смертоносной силы шахидский пояс.
Только потом в дверях появился Турецкий. И это был поистине фурор. Со всех сторон накинулись восторженные сотрудники, которые так волновались за него. Крепко сжал руку шефа Володя Поремский. Горячо расцеловала обычно довольно сдержанная в эмоциях подобного рода Галочка Романова. Подошла, смущенно улыбаясь, Наташа — подруга несчастного, безумного Виктора Жаворонкова.
Турецкий улыбнулся.
«Ну что, Александр Борисыч? — сказал он сам себе. — В очередной раз пронесло, да? Сволочь вы, конечно, друг мой, и авантюрист, каких мало! Но удачливый, ничего не скажешь, удачливый. Просто-таки везучий. Недаром же ты, поганец, выбрал условным сигналом слово „фортуна“.
Он посмотрел в перспективу. Территорию вокруг музея оцепляло плотное кольцо. Сотни любопытствующих пытались прорваться внутрь, но цепкие милицейские руки парней из кордона удерживали их. В толпе угадывались знакомые микрофоны — одни длинные, другие мохнатые — с надписями «НТВ», «ОРТ», CNN. В полуденном солнце несколько раз блеснули объективы телекамер.
Все эти люди рвались к нему, мечтали сфотографировать, поздравить, поблагодарить, взять интервью, просто пожать руку. Руку победителя, который бесстрашно заслонил собой беспомощных и ни в чем не повинных людей, руку человека, который не побоялся рискнуть собственной жизнью.
И он победил. Зенитное солнце ослепило его, и Турецкому вдруг почудилось, будто бы он находится на некоем возвышении, а вокруг и внизу — вся Москва, которая восторженно рукоплещет своему герою.
Последним подошел к нему старинный и любимый друг Славка. Переволновался, бедняга! Вон как у него щека дергается.
Турецкий улыбнулся и распахнул навстречу Грязнову свои объятия. Вячеслав Иванович тоже взмахнул в ответ, но почему-то только правой рукой. Точнее сказать — он сделал свободный и полетный, великолепный замах.
После чего со всей возможной генеральской силы заехал триумфатору в ухо.
Эпилог
— Ну заходи, заходи… герой! — Меркулов оторвался от бумаг на своем столе. — Бандит ты, Сашка, да и только.
— Да ладно, Костя, брось, — смущенно пробормотал Турецкий.
— По-хорошему тебя бы разложить да высечь за твою самодеятельность.
— Какую самодеятельность?
— «Какую»! Такую, что с террористом, тем более психическим, должны вести переговоры профессионалы. Психологи. А руководить захватом — ОМОН. Да ладно, чего там. Победителей не судят.
— Вот с этого бы и начинал, — подмигнул Александр, разваливаясь на мягком кожаном диване. — А ты, Костя, как в воду глядел — дело «о смерти в конвертах» придется объединить. Боюсь только, не удастся прищучить следователей, пытавшихся замять дело Смирнова…